Клинок Тишалла
Шрифт:
– Почти.
Мурашки пробегают по спине, и под ложечкой слипается ледяной ком.
– Лучше объясни, что ты имеешь в виду.
– Не могу. – Голос его слабеет, и я понимаю, чего стоит ему каждое слово. – Только показать.
– Ладно, – упрямо заявляю я. – Я готов.
– Нет. Не может такого быть. – Он делает глубокий вдох и еще один, и еще, набираясь сил. – Входи в транс.
Это требует усилия, но через пару минут я уже могу различить плывущие в воздухе бесплотные черные струйки, а еще пять минут спустя из пустых
Свет взрывается у меня в черепе, вышибая мозги.
И на свободное место льется память Райте.
А…
блин…
твою мать …
…хххррр….
2
По большей части – не так страшно.
Подбородок Тоа-Сителла под моим кулаком… горючее масло сочится из пор… пожар на пристани… утопая в Шенне… логика боли… звон Косалла, теплая рукоять в руках, щель между ящиками на палубе речной баржи…
Я другого не могу снести.
Этого…
Того, что они де…
Что делают с…
Даже подумать не могу; в первый же миг чужая память вывернула меня наизнанку, швырнув на холодный каменный пол Ямы.
– Кейн? – Рядом со мной т’Пассе. – Кейн, помочь тебе?
Блевотина рвется из меня, полосуя горло, кровью омывая язык. Я мучаюсь долго. Куда дольше, чем полагал возможным. Сухие спазмы сотрясают мне кишки, и это хорошо.
Хорошо, что мне не приходится говорить.
Я с трудом размыкаю веки. Лужа блевотины расползается, накрывая мою ладонь. Я не шевелюсь. По сравнению с моими руками лужа кристально чиста.
Заставляю себя оглядеть черную корку на клинке Косалла. Засохшая кровь. Ее кровь. Распадающееся надвое тело. Вонзенный в лицо меч. Короткий звон, когда жизнь ее утекает сквозь меч…
Утекает в меч.
Я выдержу. Перетерплю. Я лучше буду смотреть на засохшие остатки ее живой крови, чем думать о том, что эти бездушные сраные педофилы творят с Верой.
Но сердце предательски отвергает мою волю. Я слышу ее крик. Я чувствую вкус ее слез. Вера…
Господи, Вера….
хрусть
Правую руку пронизывает боль. Я тупо смотрю на сжатый кулак – по костяшкам стекает тонкая струйка крови – и только тогда соображаю, что врезал по каменному полу под собой.
Такую боль я могу выдержать.
Такая боль мне по душе.
Повторим.
хрусть
Мозоли на костяшках сошли много лет назад, но кости не потеряли плотности: не ломаются. Только расходится смятая плоть, обнажая пронизанный алыми прожилками сустав, будто белые на красном игральные кости.
– Что
хрусть
– Хэри, прекрати, – шепчет с пола Крис.
Я оборачиваюсь, чтобы глянуть ему в глаза. Они полыхают состраданием. Столько сострадания, что для милости не остается места. Он не избавит меня от боли. Он будет мучиться за меня и со мной, но избавить не может.
хрусть
В лужу блевотины падают костяные ошметки.
– Он повредился умом, – говорит т’Пассе. – Помогите же ему. Остановите его!
Пленники придвигаются ко мне, протягивая руки – утешить, пособить. Предложить мне жизнь.
– Кто дотронется, – цежу я сквозь зубы, – убью.
Все пялятся на меня. Я поднимаю кулак и пожимаю плечами в знак извинения. Кровь стекает по руке, капает с локтя на пол.
– Моя дочь, – выдавливаю я вместо объяснения, и все как-то понимают, но продолжают пялиться: Делианн, т’Пассе, кейнисты, и перворожденные, и «змеи», и даже Тоа-Сителл – и до меня постепенно доходит, чего они ждут.
Они хотят, чтобы я оказался тем, кто знает, как быть дальше.
А я знаю.
Перед глазами стоит: разумный образ действий. Ответственный. Проскользнуть через пещеры. Уйти вниз по течению. Охранять меч. Собрать союзников, развязать партизанскую войну. У великих перворожденных магов отыскать способ очистить от скверны слепого бога, клинок и реку. Но я не могу высказать все это. Не могу облечь словами и составить план.
Потому что тогда Вера останется в руках моего врага.
хрусть
Смотрю на разбитые до кости суставы. По окровавленному фарфору бегут черные ниточки трещин. Больно. Очень больно.
Боль – это инструмент. Орудие природы. Ее способ объяснить нам: «Вот так не делай, придурок». Мой враг в другой вселенной, мне не дотянуться до него. Но теперь я знаю, кто он такой. Что он такое. И заставлю его явиться ко мне.
А там пусть природа берет свое.
Орбек со своей командой скатываются по лестнице из зала суда на галерею, словно в сцене из старинной немой комедии.
– Старшой! – орет Орбек. – Эй, старшой! Клятый суд полон долбаных монахов!
Я поднимаю голову.
– Знаю.
Безумная мешанина, которую впихнул в мои мозги Делианн, все быстрей и быстрей складывается, осыпаясь калейдоскопом, где каждое стеклышко занимает свое место по отношению к другим: Шенна и Вера, Тан’элКот и Коллберг, монахи, надвигающиеся сверху, и нелюди – снизу, смыкающееся вокруг города кольцо социальных полицейских. Райте. Делианн.
Я.
Узор сложился.
Наши судьбы захвачены адским смерчем, его жерло втягивает нас, всех и каждого, засасывая в свое чрево, где царит штиль. Я вижу, как он надвигается: образ будущего. И образ этот придает мне сил.