Клодиус Бомбарнак (часть сб.)
Шрифт:
— Ну, так вот! — говорит майор Нольтиц. — Если хотите знать, какой злодей пустил поезд по Нанкинской ветке, — прямо в пропасть, чтобы завладеть императорскими сокровищами, — так знайте — это Фарускиар!
— Фарускиар! — восклицают пассажиры, и большинство из них отказывается поверить обвинителю.
— Как, — недоумевает Попов, — сам директор Правления дороги, который так мужественно вел себя во время нападения разбойников и собственноручно прикончил Ки Цзана?
И тут я больше не могу сдерживаться:
— Майор не ошибается, — говорю я, — крушение — дело рук Фарускиара.
И
Посыпались возгласы, проклятия, брань, угрозы. Как, неужели этот величественный Фарускиар, этот высокопоставленный чиновник, который так прекрасно проявил себя на деле, неужели он… Нет, это невозможно!
Но факты — упрямая вещь. Я видел, я слышал, я утверждаю, что Фарускиар — инициатор и главный виновник катастрофы, едва не погубившей поезд и всех нас. Я заявляю во всеуслышание, что он самый ужасный разбойник из всех, какие только встречались в Центральной Азии!
— Теперь вы видите, господин Бомбарнак, что мои подозрения были не напрасны? — говорит мне майор Нольтиц.
— Да, — отвечаю я, — и признаюсь без ложного стыда, что меня обмануло мнимое благородство этого проходимца.
— Господин Клодиус, — вмешивается в разговор первый комик, — напишите о случившемся в романе, и все будут говорить, что это неправдоподобно.
Пожалуй, господин Катерна прав. Но то, что в романе кажется совершенно неправдоподобным, нередко случается в жизни.
Многие считают невероятным наше чудесное спасение, не зная, как его объяснить. Только мне одному, посвященному в тайну Кинко, известно, почему локомотив был остановлен на краю пропасти загадочным взрывом.
Теперь, когда всякая опасность миновала, следует принять меры к возвращению поезда на линию.
— Сделать это очень просто, — говорит Попов. — Нужно только, чтобы некоторые из вас согласились потрудиться на общую пользу.
— Я могу! — воскликнул господин Катерна.
— Что от нас требуется? — спрашиваю я.
— Дойти до ближайшей станции, — продолжает Попов, — то есть до Шоуяна и телеграфировать оттуда в Тайюань, чтобы поскорее прислали вспомогательный локомотив.
— Далеко ли отсюда станция Шоуян? — спрашивает Фульк Эфринель.
— Мы находимся сейчас приблизительно в шести километрах от начала Нанкинской ветки, — отвечает Попов, — а от разъезда до Шоуяна еще километров пять.
— Итого одиннадцать, — говорит майор, — не так уж далеко. Хороший ходок пройдет это расстояние часа за полтора. Следовательно, локомотив из Тайюаня будет здесь часа через три. Я готов пойти.
— Я тоже пойду, — заявляет Попов, — и чем больше нас соберется, тем лучше. Как знать, не встретим ли мы на дороге Фарускиара и его сообщников?
— Вы правы, — соглашается майор Нольтиц, — и потому мы должны как можно лучше вооружиться.
Действительно, предосторожность не лишняя, так как разбойники должны находиться где-нибудь неподалеку от долины Чжу. Правда, как только они узнают, что просчитались, они постараются улизнуть. Вряд ли бандиты осмелятся напасть вшестером на сотню путешественников, не считая китайских солдат, охраняющих императорскую казну.
Двенадцать пассажиров, среди них Катерна, Пан Шао и я, вызываются сопровождать майора Нольтица. Попову мы все единодушно советуем не покидать поезда — и без него сделают в Шоуяне все, что требуется.
Вооруженные револьверами и кинжалами, в половине второго пополуночи, мы быстрым шагом направляемся к разъезду и, несмотря на темноту, менее чем через два часа благополучно достигаем станции Шоуян. Разбойники нам на пути не встретились. Пускай их разыскивает теперь китайская полиция. Но найдет ли? Желаю ей успеха, но, по правде говоря, не очень-то в нее верю.
Пан Шао вступает в переговоры с начальником станции, и тот дает телеграмму в Тайюань с просьбой немедленно прислать локомотив на Нанкинскую ветку.
Три часа утра. Уже брезжила заря, когда мы вернулись на разъезд и остановились там в ожидании локомотива, а еще через три четверти часа послышались далекие гудки.
Машина подходит, забирает нас на тендер, сворачивает на ветку и везет к поезду. Через полчаса мы на месте.
Рассвело уже настолько, что можно окинуть взглядом окружающее пространство. Никому не говоря ни слова, я принимаюсь за розыски останков несчастного Кинко и не нахожу даже клочков от его одежды.
Так как путь здесь одноколейный и нет поворотного круга, локомотив пойдет до развилки задним ходом. Взорванный паровоз и поврежденный тендер будут вывезены позже. Багажный вагон с ящиком — увы, пустым ящиком! — моего несчастного румына оказывается теперь в хвосте поезда.
Через полчаса мы достигаем разъезда. К счастью, нам не пришлось возвращаться в Тайюань, что избавило нас от лишнего полуторачасового опоздания. Перейдя стрелку, локомотив повернул в сторону Шоуяна. Вагоны были отцеплены, откачены за разъезд и составлены в прежнем порядке. В пять часов пополудни мы ехали уже с нормальной скоростью по провинции Чжили.
Мне нечего сказать об этом последнем дне путешествия. Замечу лишь, что китайский машинист даже и не старался наверстать потерянное время. Но если для нас еще несколько часов опоздания не так уж много значат, то совсем иначе относится к этому барон Вейсшнитцердерфер, который должен сесть в Тяньцзине на пароход в Иокогаму.
И действительно, когда мы остановились около полудня на вокзале в Тяньцзине, немецкий «globe trotter», [109] соперник мисс Блай и Бисленда, бомбой вылетев на платформу, узнал, что иокогамский пароход покинул порт за три четверти часа до нашего прибытия и в эту минуту уже выходил в открытое море.
109
Турист, торопливо осматривающий достопримечательности; в буквальном переводе — «топтатель земного шара» (англ.).