Клодиус Бомбарнак (часть сб.)
Шрифт:
Мое повествование сопровождалось оханьем и аханьем слушателей, а когда я кончил, первый комик выразил свою признательность, воскликнув с актерским пафосом:
— Ура, Кинко!.. Пусть ему дадут медаль за спасение утопающих!
Не дожидаясь, пока Сын Неба пожалует герою медаль за спасение утопающих или орден Зеленого Дракона, госпожа Катерна привлекает к себе Зинку Клорк, обнимает и целует ее, не в силах удержать слез. Субретка, а в случае необходимости и первая любовница, умеет их проливать по ходу действия. Подумайте только, такая интригующая любовная драма,
Однако нужно спешить. Близится развязка, пятый акт идет к концу, и его не следует слишком затягивать. «Всех актеров к рампе!», как сказал бы господин Катерна.
— Нельзя же допустить, чтобы отдали под суд этого славного малого! — говорит майор Нольтиц. — Мы все должны отправиться к начальнику Трансазиатской дороги, и когда он узнает факты, то первый помешает преследованию.
— Несомненно, — отвечаю я, — потому что Кинко спас не только поезд, но вместе с ними всех пассажиров.
— Не говоря уже о сокровищах Сына Неба, — прибавляет господин Катерна.
— Все это так, — замечает Пан Шао, — но, к несчастью, Кинко попал в руки полиции и посажен в тюрьму, а вырваться из нашей тюрьмы очень трудно.
— Так пойдемте же скорее к начальнику дороги! — говорю я.
— А нельзя ли будет сложиться и заплатить за его проезд? — спрашивает госпожа Катерна.
— Это предложение делает тебе честь, Каролина! — восклицает первый комик, делая вид, что шарит в карманах жилета.
— Спасите, спасите моего жениха! — умоляет Зинка Клорк, и ее красивые глаза вновь наполняются слезами.
— Успокойтесь, моя душенька, — утешает ее госпожа Катерна. — Мы спасем вашего жениха, и если понадобится, дадим в его пользу спектакль…
— Браво, браво, Каролина! — ликует господин Катерна и шумно аплодирует, как заправский клакер.
Мы вверяем румынку заботам добрейшей субретки, настолько же искренним, как и показным. Она объявляет нам, что полюбила девушку материнской любовью и станет грудью на ее защиту, как мать защищает свое дитя. Затем мы с майором Нольтицем, Пан Шао и господином Катерна спешим на вокзал, где помещается канцелярия начальника китайской службы Великой Трансазиатской магистрали.
Начальник у себя в кабинете, и по просьбе Пан Шао, нас вводят к нему.
Это во всех отношениях типичный службист, способный на всякое административное крючкотворство, бюрократ до мозга костей, готовый запутать любое ясное дело, чиновник, который заткнул бы за пояс всех своих европейских коллег.
Пан Шао рассказывает ему, в чем дело, а так как начальник понимает немного по-русски, то и мы с майором Нольтицем принимаем участие в разговоре.
Начинается спор. Упрямый чиновник твердит, что случай с Кинко очень серьезен. Обмануть железнодорожную Компанию… проехать без билета шесть тысяч километров… нанести Компании и ее акционерам убыток в тысячу франков.
Мы пытаемся ему втолковать, что все это совершенно справедливо, но дорога понесла бы куда больший урон, если бы в багажном вагоне не было этого «зайца». Ведь не кто иной, как он, рискуя жизнью, спас поезд и всех пассажиров.
И — поверите ли вы? —
О, не он первый так рассуждает! Как это нам знакомо: пусть лучше мир перевернется, но принцип восторжествует!
Короче говоря, мы ничего от него не смогли добиться. Дело пойдет законным порядком. Кинко будут судить за мошенничество.
Мы уходим, не дождавшись, пока у господина Катерна иссякнет запас морских и актерских ругательств, которые он обрушивает на голову бездушного чиновника.
Что делать?
— Могу вас уверить, господа, — говорит Пан Шао, — что не пройдет и двух часов, как несчастного Кинко приведут к окружному судье и тот не замедлит вынести приговор. Вполне возможно, что, кроме тюремного заключения, он получит еще бамбуковые палки.
— Только этого не хватало! — восклицает первый комик, всплеснув руками.
— Тогда бы его постигла участь дурачка Зизеля из оперетки «Если бы я был королем!».
— Вот именно, — отвечает Пан Шао, — уж я-то знаю, как вершится суд и расправа в Поднебесной Империи.
— Этому безобразию надо помешать, — говорит майор Нольтиц.
— Или, по крайней мере, попытаться, — замечает Пан Шао. — Поручите мне быть защитником Кинко на суде, и пусть я потеряю лицо, [111] если не добьюсь облегчения его участи!
111
Китайское выражение, которое означает «быть обесчещенным» (прим. авт.).
Это лучшее и даже единственное, что можно сделать. Мы берем экипаж и минут через двадцать подъезжаем к довольно жалкому домику. Здесь находится окружной суд.
Собралась целая толпа. Дело получило широкую огласку. Все уже знают, что в багажном вагоне Трансазиатского поезда проехал «зайцем» какой-то чудак, умудрившийся просидеть в ящике всю дорогу от Тифлиса до Пекина. Всем хочется взглянуть на этого ловкого «зайца», но никто не знает, что мошенник проявил себя настоящим героем.
Вот он, наш храбрый Кинко! Его стерегут двое дюжих полицейских, с желтыми, как айва, лицами, готовых по первому приказанию судьи отвести узника в тюрьму и дать ему по пяткам столько дюжин бамбуковых палок, сколько заблагорассудится вершителю правосудия.
Кинко растерян и смущен, что совсем не вяжется с его решительным характером. Правда, увидев нас, он несколько приободрился и глаза его стали менее грустными.
За судейским столом сидит смешной человечек в очках, а перед ним стоит ломовой извозчик и что-то долго и пространно излагает. По-видимому, он дает свидетельские показания. Судья качает головой с видом далеко не утешительным для обвиняемого, который, при всем желании, ничего не сможет сказать в свое оправдание, так как ни слова не понимает по-китайски.