Клон
Шрифт:
Я алкашом не был, но было жаль водки.
— У, правительство проклятое, — проговорил я, хотя в данном случае правительство было ни при чем. Я озирался, как зверь, и наконец увидел автомат «Газ — Воды».
А вот бросить мешок на газон или в урну?!
Но все произошло иначе. Я выхватил единственный стакан из рук какой-то тетки, сел на асфальт и стал медленно сцеживать остатки жидкости.
— Ох! — выдохнула тетка.
Да зачем я за этой книгой поперся? Зачем? Что я — книг не видел?
Я нацедил стакан, а в нем плавали хлебные крошки, рыбная косточка и лимонная корочка. Все, что у меня там перебывало, оставило свой след. Я закрыл глаза и медленно выпил весь стакан. Медленно и тошнотворно, но с чувством достоинства победителя.
— Стакан давай назад, — просила тетка, а мужик, подошедший недавно, завидовал и сопереживал.
Потом я нацедил еще полстакана мутного и надсадного напитка и, чтобы покончить быстрей с этим аттракционом, выпил содержимое одним глотком.
— Лихо, — одобрила очередь. Я отдал стакан тетке и пошел не оглядываясь.
Потом в столовой, еще ощущая себя совершенно трезвым, брал утку с вермишелью, плов и маринованные овощи. К концу трапезы я был уже неотвратимо пьян.
Очнулся я в гостинице от боли в голове, мерзости во рту и членах, но более всего — от ощущения неминуемого несчастья. Я спал одетым и потому без проблем поднялся и вышел из прокуренной комнаты.
— Чего, сынок? — встрепенулась коридорная.
— Чего, чего, пить хочется.
— Там, — махнула она служебной рукой.
В мужской, как она здесь называлась, все было совмещено и нечисто. Пересилив себя, я наклонился к крану, но тут же ловкий и умелый таракан появился на нем. Пить я не стал и спустился в то, что должно было быть холлом. Там, за дверьми, прекрасный и светлый, виден был автомат. Точно такой, как выручил меня днем, «Газ — Воды».
— Куда ночью? Не лежится чего?
— Прогуляюсь вот.
Злобная и некрасивая дежурная открыла дверь.
— Постучишь потом.
Стаканов было аж три. Я провел инвентаризацию мелочи. Двугривенный, пятаки и проч. Бумажные деньги были, а вот необходимых трояков и копеечек — ни одной. Тогда я помыл стакан, поставил его куда следует и нанес удар средней силы по железному ящику и бил его в разные места, пока он не сработал.
Я втянул в себя великолепную, холодную, щекочущую воду. Потом уверенно поставил стакан и ударил снова. И опять удача. Выпил медленно, уже совершенно придя в себя. Возвращаться в тошнотворный «отель» было невозможно, и, прогулявшись по ночному городу, остаток ночи я провел на вокзале.
С утра дела сладились, красноглазые покинули номер, и я без помех забрал сумку. В Туапсе теперь можно было попасть только поездом в семнадцать ноль пять. То есть на час-другой и обратно.
Поезд шел по горам и туннелям, невообразимо диким и прекрасным местам, а когда остановился, на город уже упали краткие южные сумерки и вмиг превратились в тьму-тьмущую.
Далее было чудесное странствие по ночному городу, сидение на волнорезе, в кафе, потом в забегаловке, морской вокзал и промокшие ноги, опять волнорез. Наконец где-то ближе к утру я обнаружил, что не один.
— Не боитесь вот так сидеть с незнакомым мужчиной?
— Вы появились тут совсем недавно. А вы не боитесь со мной?
— С чего это?
— Я приношу несчастья. Даже мимолетным знакомым.
Была она в светлом платье ниже колен и кофте, в босоножках, белые локоны, по всей видимости крашеные, и личико не без приятности.
— Милый прогнал?
— Сама ушла.
— А почему на волнорез?
— А это здесь. Неподалеку.
— Местная?
— Если бы… Мимолетный курортный роман.
— Хотите вина? У меня еще осталось.
— А где же оно?
— Припрятано.
Вещи мои смешные я сложил в укромном месте и не удалялся от них. Держал в зоне прямой видимости. Мы сели знакомиться и завтракать.
Когда светило вывалилось из своего схрона, мы обменялись адресами. Я дал ей питерский, а она пригласила меня в Грозный. Но перед этим был соблюден весь ритуал с чтением стихов и ухаживаниями, остановленными у последней черты. Можете мне не верить, но таких глаз больше не бывает.
Вернувшись в редакцию, я был несколько не в себе, а под Новый год сорвался с места и отправился в Пятигорск, потом еще куда-то рядом, и еще, и встретил ее ни где-нибудь, а в Ростове, на автостанции, когда уже хотел возвращаться в Ленинград.
А даже если бы решился на город Грозный, ее там не должно было быть в принципе. Я должен был позвонить в пустую квартиру в Заводском районе, от соседей узнать, что карта моя бита, хлебануть портвейна в ларьке и отправиться восвояси. Но судьбе угодно было свести нас в ту новогоднюю ночь. Она задержалась зачем-то на два часа, а потом вся линия жизни и судьбы рухнула. Обозначился иной путь, и если бы знать тогда, что он приведет меня на войну, на побоище, где все мудрено и просто одновременно, как мандарин… Но проще дырки от пули вообще ничего не бывает.
Я уже потом читать стал про всю эту сволочь, которая стояла между нами. Бен Ладен и Хаттаб, вся президентская рать и разнообразная падаль, говорящая на всех мыслимых языках. Где-то там, в конце пути, находился оброненный на землю хвост Млечного Пути, и адское пламя войны должно было согреть меня, чтобы хлад звездный не выстудил душу. А то, что ее душа где-то там, неподалеку от печальных развалин, я знал твердо. А больше не хотел знать ничего. Главная цель всех войн — разлучать людей. А политика и экономика — чушь собачья.