Клошмерль
Шрифт:
Птибидуа выиграл. Судьба Клошмерля была решена. Двадцать четыре часа спустя были посланы инструкции на имя префекта департамента Роны.
17
ЦЕНТРАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ И АППАРАТ ПОДЧИНЕНИЯ
Префект департамента Роны, по имени Изидор Льеше, был человеком с замечательно гибкой спиной, хотя поразительная подвижность позвоночного хребта не всегда спасала его от капризов судьбы, которая так любит бесцеремонно помыкать смертными. Льеше до такой степени боялся получить нахлобучку от сановных богов, что полностью потерял способность принимать решения. Каждая подпись под распоряжением стоила ему крови и пота. Это был мужчина во цвете лет, и тем не менее его обманывала жена, не считавшая даже нужным скрывать от него свои измены. Однако инстинкт подсказал ему, что, переменив спутницу жизни, он не избавится от измен, которые к тому же могут быть менее выгодными. Расчётливые адюльтеры г-жи Льеше были отнюдь не бесполезны, и префект вынужден был притворяться, что ничего не знает о позоре, способствовавшем его продвижению по
– Ах, если бы я была мужчиной!
При этом г-жа Льеше ударяла себя в грудь, прекрасную до непристойности, – недаром она считалась одним из самых лучших украшений Третьей республики.
Но г-жа Льеше была несправедлива к судьбе: то обстоятельство, что она была женщиной, и женщиной красивой, сослужило ей немалую службу. Будь она даже гениальным мужчиной, она навряд ли смогла бы добиться даже четвёртой части того, чего добилась своими любовными талантами, будучи женщиной. И, уж конечно, никогда не смогла бы превратить в префекта своего чудовищно бездарного супруга. Он был поистине её творением, созданным благодаря щедрой натуре г-жи Льеше, безошибочному чувству момента и знанию привычек влиятельных деятелей страны. Вот почему г-жу Льеше смело можно считать одной из самых ловких женщин своего времени.
В высших политических кругах жена префекта имела репутацию легкодоступной женщины. Но справедливости ради следует заметить, что она умела терять всё, кроме головы. Г-жа Льеше честно платила своей особой – именно платила, ибо она никогда не уступала раньше, чем добивалась своего, и давала залоги любви, не доводя дело до умиротворяющей развязки. Она была далека от того, чтобы примешивать удовольствие к требованиям честолюбия, и тщательно вела учёт в своих деловых прегрешениях.
В удовольствии эта ненасытная женщина тоже не собиралась себе отказывать. Г-жа Льеше выбирала возлюбленных среди элегантных чиновников министерских канцелярий, где она постоянно околачивалась, проталкивая своего Льеше. Теперь эта бесстыдница добивалась для своего олуха места посланника или губернатора в колониях. У неё была особая манера смотреть на молодых секретарей, которые были ей по вкусу. От её взора щёки красавцев вспыхивали огнём. Уже одни её губы заставляли молодых людей потуплять глаза – так много они обещали, не произнося ни слова. Мужчине, на которого падал её пристальный взгляд, казалось, что его публично раздевают догола. Делая вид, что ей нужны кой-какие справки, она склонялась над своим избранником, опьяняя его трепетным колдовством своей прославленной груди – сущей ловушки для мужчин. С невероятно обольстительной улыбкой на устах она шептала: «Я хотела бы тебя проглотить, мой мальчик!» Проглотить было удачным словцом – оно вполне соответствовало любовным особенностям прекрасной Режины. В маленькой квартирке, куда она завлекала молодёжь, ей удавалось так много выжать из двадцатипятилетних юнцов, что они уходили оттуда совершенно одуревшие, мертвенно-бледные, изумлённые, гордые. Немногим удавалось долго противиться чарам этого вампира. К сорока годам могучая женщина достигла вершин пылкости и мастерства.
По всем сложным делам префект обычно советовался с женой, без неё он не мог принять ни одного решения. Инструкции Птибидуа, которые министр подписал не читая, он получил как раз в отсутствие г-жи Льеше. Они поставили его в затруднительное положение. Он почуял, что это дело может привести к скверной истории, а малейший скандал мог бы свести на нет все старания его супруги. Послать в Клошмерль жандармерию – значило бы привлечь всеобщее внимание к этому уголку Божоле и спровоцировать комментарии прессы. Было необходимо на что-то решиться, а это претило господину Льеше. Он непрестанно думал о будущих выборах и смертельно боялся вызвать чьё-либо неудовольствие. «Знать бы, что и как!» – стонал этот нерешительный господин. Сплошь да рядом, – размышлял он, – избиратели недовольны партией, стоящей у власти. В ближайшее время, вероятно, произойдёт смена правительства. Исходя из этих соображений, он не хотел примыкать окончательно ни к одной из сторон. Его сумбурная деятельность была направлена на примирение противоположностей и, стало быть, вызывала у всех некоторое недовольство.
Префект поразмышлял и остановился на решении, которое он счёл таким же нейтральным, как все решения, принятые им дотоле. Не лучше ли было отказаться от посылки в Клошмерль отряда жандармов и послать туда просто-напросто войсковое соединение под предлогом манёвров? Это укрепило бы там порядок, не переполошив общественное мнение.
После долгих размышлений префект нашёл своё решение весьма дипломатичным. Он вызвал шофёра и направился к командующему военным округом.
Командующий военным округом генерал де Ла Фланель был отпрыском знаменитого рода. В XVII веке один из де Ла Фланелей был назначен на должность королевского гигиениста в то время, когда Людовик XIV страдал исключительно сильным расстройством кишечника, что пагубным образом отражалось на монаршем настроении и государственных делах. Сей дворянин, предназначенный для августейших нужд, так деликатно выполнял свою миссию с помощью ваты, что однажды монарх не смог удержаться от похвалы и сказал ему с величавым видом, благодаря которому он и вошёл в историю под именем Людовика Великого: «Ах, мой друг, как хорошо вы меня подтёрли этой ватой!» – «Ваше величество, – с удивительной находчивостью ответил придворный, – это лучше, чем вата, – это фланель». При этом присутствовала г-жа де Монтеспан, грудь которой была обнажена ради удовольствия её государя. Она громко рассмеялась, и эта острота, многократно повторенная в Версале, принесла де Ла Фланелям известность, не покидавшую их вплоть до падения старого режима. Революция, не щадившая самых уважаемых традиций, поступила с этой славой так же бесцеремонно, как со всеми другими. Но де Ла Фланели передавали от отца к сыну культ верности королю. Этот культ имел своим истоком самый усест королевский власти. Крупицы этой гордости по наследству дошли до начальника военного округа.
Генерал де Ла Фланель был человеком благомыслящим, как и все прочие генералы, отдающие приказы под вражеским огнём и посылающие на смерть солдат, которые умирают как истые христиане, не подозревая, что обязаны этим добродетели своего командира. «Non nobis, sed tibi gloria, Domine!» [24]
Это глупейшее изречение, прикрывавшее ни много ни мало провал нашего наступления, прозвучало почти кощунством в сводке, составленной 28 сентября 1915 года главнокомандующим, который наблюдал за войной через перископ. (Желая сохранить ясность суждений, он расположил свой наблюдательный пост на почтительном расстоянии от линии огня; толстый слой бетона над головой также должен был способствовать этой ясности.) Это достопамятно-глупое изречение отлично объясняло спокойствие духа генерала де Ла Фланеля при виде фронтовых кладбищ, которые он так щедро заселил. Он считал себя просто-напросто достославным орудием в руках господа бога и в душе поздравлял творца со столь удачным выбором. Будучи человеком благомыслящим, генерал де Ла Фланель мыслил так: война, в общем-то, отличнейшая штука, она одна только и способна научить штатских жизни. Он мыслил, что армия является лучшим институтом в мире и что нет на свете людей, чей интеллект превосходил бы высокий ум генералов. Подобная точка зрения избавляла его от необходимости размышлять долее, и наш генерал, действительно, упорнейшим образом воздерживался от мышления. Короче говоря, это был хороший генерал, если простить ему то, что он редко кричал «Разрази меня господь!» (так как был благомыслящим) и «Спиччибубио», так как это ругательство вышло из моды.
24
«Слава не нам, а тебе, господи!» – слова из католической молитвы (лат.).
Выслушав префекта, начальник военного округа изложил ему свою точку зрения, прозвучавшую в данном случае как программа: – Они у меня попрыгают, тысяча чертей в бок!
Он имел в виду всех клошмерлян, повинных в смуте. Будучи добрым христианином и желая служить правому делу, генерал обратился за дополнительной информацией в архиепископство. Монсеньер де Жакон проинструктировал его очень тонко, быть может, даже слишком тонко, и это было ошибкой, так как генерал всё понял наоборот. Но нельзя было требовать от Эмманюэля де Жакона меньшей тонкости, так же как нельзя было требовать от генерала де Ла Фланеля, чтобы он внезапно обрёл это качество. Ведь люди всегда остаются самими собой. Будучи человеком тонкого ума, архиепископ ни минуты не сомневался, что его поняли, а генерал, которому не хватало тонкости, не усомнился, как не сомневался никогда в том, что он всё прекрасно понимает и что все его решения крайне уместны и хитроумны. Отметим, кстати, следующее противоречие: хотя монсеньор де Жакон и был скептиком, он чрезмерно доверял людям, в то время как генерал де Ла Фланель никогда им не доверял, хотя и был неизменным оптимистом (до такой степени, что однажды послал на бесполезную гибель десять тысяч человек зараз, ни на секунду не усомнившись в своём здравомыслии и даже не моргнув глазом). Такое противоречие объясняется тем, что оба мужа черпали в себе самих критерии для оценки ума других людей.
Вернувшись, командующий военным округом вызвал своего заместителя, генерала от кавалерии Арнуа д'Ариделя. Он изложил ему суть дела по-своему и резюмировал свои инструкции следующим образом:
– Пусть все они попляшут, тысяча чертей! Приказываю действовать по субординации – таково моё правило.
Сейчас мы снова станем свидетелями того, как заработают колёсики сверхточной машины – машины служебной субординации. Генерал Арнуа д'Аридель, так же как его начальник, был привержен делу католической церкви. Он решил, что нужно действовать энергично и незамедлительно, и вызвал полковника Туффа, командовавшего полком колониальных войск. Он рассказал ему о Клошмерле и закончил словами: «Взять их в ежовые рукавицы. Действуйте без промедления».
В полку Туффа одним из батальонов командовал майор Бискорн, отличавшийся решительным характером. Полковник изложил ему ситуацию и сказал:
– Нужен удалой парень. Найдётся среди ваших офицеров такой человек?
– Капитан Тардиво, – ответил майор, не колеблясь.
– Пусть будет Тардиво. Немедленно сделайте всё необходимое.
Как все энергичные и решительные люди, майор Бискорн не стал вдаваться в подробности. Он дал капитану Тардиво ясное резюме:
– Отправляйтесь к мужичью, в жуткую дырищу – в Клошмерль (поищите на карте). Там получилась какая-то чехарда с сортиром, кюре, баронессой, выбитыми стёклами, бандой болванов и ещё чёрт-те чем. Я ничего не понял в этой истории. Разберетесь на месте. Наведите там порядок. Да поживее! Рекомендую вам следующее: держитесь ближе к партии кюре. Это распоряжение свыше. Вам на это начхать? Мне тоже. Всё ясно?