Клоун умер на манеже
Шрифт:
– Что новенького со вчерашнего вечера? – спросил Жан де Латест. – Ничего по-видимому! Как вы просили, я позвал наутро Престу. Людовико, контролера, с которым вы вчера уже беседовали, месье Луаяля – я хочу сказать, месье Серве – десять униформистов и конюхов… Остальные придут после полудня, как вы распорядились.
– А мадам Лора?
– Мадам Лора будет тоже после полудня.
– Вы могли бы попросить ее приехать ровно к двум часам? – спросил Ошкорн.
Пока Жан де Латест набирал номер телефона, Патон
– Почему так точно – ровно в два?
– Я потом тебе объясню.
Мадам Лора не оказалось дома, и Жан де Латест попросил, чтобы ее соединили с ним, как только она появится…
Патон сел, Ошкорн остался стоять. Он отошел в сторонку и прислонился к стене возле стеллажа, сунув руки в карманы. Время от времени он позвякивал мелочью в кармане, что всегда выводило из себя Патона.
Подождав, когда Жан де Латест, положив трубку, повернется к нему и окажется в свете лампы, он неожиданно спросил его:
– Мне говорили, месье де Латест, что Людовико влюблен в Престу, а она относится к нему с насмешкой. Но сегодня утром я заметил, что они вполне ладят! Что вы на это скажете?
Жан де Латест едва заметно стиснул челюсти. Чуть-чуть. Потом пожал плечами и повел рукой:
– Преста так переменчива…
– Мы теряем время, – оборвал их Патон. – Может, приступим?
Ошкорн улыбнулся. Он-то уже давно «приступил»!
– С кого вы желаете начать? – спросил главный администратор.
– А почему бы не с вас? – спросил Патон.
Он встал и пересел в кресло, в котором некогда сидел месье Бержере.
– Это ваш кабинет?
– Нет, это кабинет Штута. По крайней мере так считалось, ведь Штут почти не занимался административными делами. А мой кабинет рядом.
Жан де Латест был довольно симпатичным малым. Однако иногда его взгляд вдруг становился пристальным и жестким. Но лишь на одно мгновение, и тут же главный администратор вновь выглядел приятным и беспечным.
Левая рука у него безвольно висела. Во время следствия по делу Бержере он рассказал о несчастном случае, который сделал его калекой.
Патон добросовестно задал ему те же самые вопросы, которые уже задавал при расследовании первого преступления, совершенного в Цирке-Модерн. И снова Жан де Латест рассказал о своей актерской карьере, оборванной несчастным случаем. Именно тогда один из друзей рекомендовал его месье Бержере, и тот предложил ему пост главного администратора цирка, где сам он был директором. Жан де Латест повторил алиби, предъявленное им и шесть месяцев назад: во время убийства он, Жан де Латест, находился в своей ложе, и не один.
– Короче, вчера точно так же, как и в прошлый раз?
– Точно так же.
– Вы присутствуете на всех представлениях?
– Нет, только по пятницам, когда мы показываем новую программу. Правда, полностью программа у нас меняется раз в две недели, но каждую неделю мы вводим новые номера. И я должен убедиться, что публика хорошо принимает их.
– Во время убийства месье Бержере вы выходили из ложи?
– Да, я прошел за кулисы проверить, все ли в порядке. – А вчера вечером вы тоже выходили?
– Да, вместе с журналистом, я вам о нем рассказывал. Мы зашли в мой кабинет, он хотел выбрать фотографию Престы для своего репортажа.
– Но он вас покинул, вернулся в зрительный зал раньше, чем вы.
– Нет, это я его покинул, пошел в комнату, где хранятся архивы. А когда вышел оттуда, меня перехватил один из конюхов, повел взглянуть на больную лошадь. Когда же я вернулся в свой кабинет, Жана Рейналя там уже не было. Потом я еще побродил за кулисами… Спросите наших людей, они наверняка подтвердят.
– Что вы знаете о преступлении?
– Ничего, господин инспектор, я видел то же самое, что и вы, ведь вы тоже находились в зале. Видел, как выехала коляска Штута. Как и вся публика да и как вы сами наверняка, я поддался обману, был убежден, что Штут жив и здоров. Я понял, что произошла драма, только тогда, когда увидел, что из раны брызнула кровь, ведь по сценарию этого не должно было быть!
– Когда вы были за кулисами, вы не заметили, чтобы кто-нибудь крутился возле уборной Штута?
– Посторонних не видел никого. В эту часть кулис публике вход строго воспрещен, и у дверей всегда стоит дежурный.
– А из персонала кто-нибудь ходил?
– Ну, эти постоянно там бродят взад-вперед. Ведь там наши кабинеты, две реквизитные, архивы и уборная Паля и Штута. Впрочем, вы можете взглянуть сами.
Он встал и провел их по коридору в сторону зрительного зала.
– Взгляните налево: это мы называем кулисами для публики. В антракте зрители идут туда, там можно походить.
Два инспектора и Жан де Латест не спеша сделали круг по широкому коридору. По обеим его сторонам находились стойла для лошадей. В первом боксе стоял Пегас, рослая белая лошадь Престы, и ее чистил какой-то юноша. У ног Пегаса, явно в полном согласии с ним, притулился пони, который вез коляску Штута.
– Рудольф, – сказал Жан де Латест, обращаясь к молодому конюху, – надо бы перековать Пегаса. Вчера вечером мне показалось, что у него сбиты подковы.
Цирк-Модерн славился своей конюшней, и, проходя мимо боксов, Ошкорн залюбовался несколькими великолепными алезанцами. В двух последних боксах стояли прекрасные лошади серой масти, Жан де Латест обратил на них внимание инспекторов:
– А вот эти лошади не наши, они у нас только на пансионе. Их владелец – Смок, он сейчас на заграничных гастролях, не смог взять с собой всю конюшню. Видите на их крупах шашечки – это его клеймо.