Клоун умер на манеже
Шрифт:
За боксами с лошадьми начиналось то, что здесь называли «нашим маленьким зверинцем» – одно из самых привлекательных мест Цирка-Модерн. Два спутанных по ногам слона, два верблюда, зебра, собаки, обезьяны, два черных медведя и огромный белый олень. Все животные были привычны к публике и выпрашивали сласти, вытягивая свои цепи или тыкаясь мордами в решетки. Жан де Латест взял корзину, где вперемешку лежали куски хлеба, сахар и морковь, и протянул ее Ошкорну, чтобы тот покормил слониху. Ошкорн с радостью сделал это, вспомнив, что одним
– Дайте ей десять су, – предложил Жан де Латест.
Инспектор последовал его совету и с восхищением увидел, с какой деликатностью слониха взяла хоботом монетку. Она опустила ее в левый карман Жана де Латеста, потом хитрым выжидающим взглядом маленьких глаз стала следить за каждым движением главного администратора. Тот оттянул свой правый карман, и Сюзи хоботом вытащила оттуда большой ломоть хлеба.
– Не правда ли, хорошо выдрессирована? А деньги – это маленький доход служащего, который ухаживает за ней.
Патон не отрывал взгляда от Жана де Латеста. Его не обманывала показная открытость этого человека. Наверняка он решил их позабавить, чтобы снискать доверие.
Мимоходом они полюбовались тремя черными пантерами укротителя Марка. Улегшись в круг и положив головы на лапы, животные не удостоили их даже взглядом.
Они пошли обратно в кабинет. По дороге Жан де Латест распахивал двери артистических уборных, чтобы полицейские могли заглянуть туда.
– Это уборная Престы. А эта – Мамута и четырех «огюстов», что работают вместе с ним. А вот уборная Джулиано, он делит ее с тремя своими товарищами, и, наконец, четыре уборные для артистов-гастролеров. Две для женщин и две для мужчин. Как видите, мы соблюдаем приличия.
И он рассмеялся каким-то сухим смешком, что раздражило и удивило Патона.
В зал вел длинный коридор, через него проходила публика.
– У вас только один выход? – спросил Патон. – Ведь в случае пожара…
– У нас все по правилам… Есть и запасные…
– Один из них, кажется, около загона для слонов, как я заметил?
– Да, верно. У этой двери всегда стоит дежурный. Вы можете сейчас поговорить с ним.
Тут же, справа, находился кабинет директора. А за ним – то, что Жан де Латест называл «запретной зоной». Вход туда закрывала не дверь, а просто две старые перегородки из конюшни.
– Выходит, постороннему трудно незамеченным проникнуть в уборную Штута, – сказал Ошкорн, – поскольку, как вы утверждаете, у входа в тот коридор всегда находится дежурный. А служащие цирка могут ходить повсюду?
– Естественно, здесь уже за всеми не уследишь…
В коридоре за так называемой дверью находился кабинет Жана де Латеста и архив. Немного дальше в этот коридор вливался другой, довольно широкий, там были уборная Штута и реквизитная.
Ошкорн произвел небольшой опыт, который, кажется, весьма удивил Жана де Латеста. Попросив показать, каким путем Людовико попадает на свою трапецию, он быстро одолел четыре этажа, потом вскарабкался по отвесной лестнице, ведущей к куполу, и спустился обратно.
Он убедился, что на это ему потребовалось всего пять минут.
Он также отметил, что с трапеции Людовико мог видеть не только главный коридор, но и второй, тот, где находилась уборная Штута и Паля. И дверь в нее отлично просматривалась.
Они вернулись в кабинет директора, и инспектора обратили внимание на то, что Преста все еще беседует с Людовико. Жан де Латест, казалось, не заметил их.
– В общем, – сказал Патон, – ничего существенного о деле вы не знаете… Тогда расскажите-ка мне лучше о ваших артистах.
– В этом кабинете ничего не меняли после смерти Бержере? – вмешался Ошкорн.
– Ничего, вернее, почти ничего. Разве только мадам Лора приказала сменить обои. А кроме этого – ничего. Мебель та же…
Ошкорн подошел к одному из кресел и осмотрел кожаную подушку. Он улыбнулся, снова увидев знакомый разрез, на который обратил внимание еще во время расследования дела Бержере.
Патон, явно выражая нетерпение, повторил свой вопрос:
– Так что вы можете рассказать о ваших артистах?
– Ну что вам рассказать… – проговорил Жан де Латест. – Вы и сами знаете, у нас есть артисты-гастролеры, есть артисты, тесно связанные с нашим цирком. Это, естественно, прежде всего клоуны. Я имею в виду Паля и Штута, затем Мамута с его группой ковёрных. Еще Джулиано. Если не считать клоунов, только Преста имеет с цирком долгосрочный контракт. Пегас – ее собственность, еще у нее есть пара дрессированных пони.
– А Людовико?
– Он, если судить строго, не связан с нами. Его контракт уже полгода возобновляется каждые две недели – по его просьбе.
– Он здесь из-за красавицы Престы? – довольно бесцеремонно не столько спросил, сколько заявил Патон.
Жан де Латест неопределенно развел руками.
– Говорят, да. Во всяком случае, в другом месте он мог бы зарабатывать в десять раз больше.
– А сколько зарабатывает Преста?..
– Мадемуазель Преста верна нашему цирку, хотя жалованье, которое она получает, явно не соответствует ее таланту. Ведь она сейчас лучшая наездница-гимнастка в Европе.
– Что же удерживает ее здесь? Или, вернее, кто удерживает?
– Не знаю.
– Как зовут шофера мадам Лора?
Ошкорн снова вмешался в допрос Патона и задал один из тех неуместных вопросов, смысл которых был понятен только ему самому. Жан де Латест с удивлением повернулся к молодому инспектору.
– Жан Дюпен.
– А как фамилия мадам Лора?
– Но… мадам Лора… мадам Филипп Лора…
– А я думал, что Лора ее имя.
– Мы никогда не позволили бы себе называть ее по имени!
Патон пожал плечами Вот еще один совершенно никчемный вопрос! Личность мадам Лора была установлена вчера вечером комиссаром квартала.