Клоун умер на манеже

Файар Клод

– Объясните! – прорычал Патон.

– А нечего объяснять. Как объяснить, почему Паль впечатлителен? Таков у него характер, вот и все!

– Но почему вы сказали «особенно после смерти Бержере»?

– Я сказал так потому, что обратил на это внимание. Что же касается обоснований, то это может сделать только сам Паль!

– Паль не мог убить месье Бержере, он в это время находился на манеже!

– А я вовсе и не утверждаю, что месье Бержере убил Паль. Паль – человек нервный, с немного расстроенным здоровьем, я хотел,

чтобы вы это поняли.

– Для чего?

– Да я и сам не знаю! И все же я думаю, что вы не должны упускать из виду этот факт.

Неожиданно в разговор вмешался Ошкорн:

– Я полагаю, вы были очень дружны с Штутом?

Мамут прекрасно владел собой, и все же не смог сдержать легкую гримасу отвращения. Но тут же его красивые глаза весело сверкнули.

– У меня нет друзей, – сказал он.

– А Преста? – спокойно спросил Патон.

Он уже давно ждал случая бросить это имя. Мамут посмотрел на него с яростью, слегка побледнел, но ничего не ответил. Инспектор продолжал настаивать:

– …если я могу судить об этом по тому, как вы вели себя во время выступления Престы.

– Да, я играл роль лилипута, влюбленного в красавицу, звезду манежа. – Он склонился в комичном поклоне, прижав руку к сердцу. – Клоун Мамут благодарит вас за то, что вы оценили его игру. Это очень трудная, очень смешная роль, не правда ли?

Разъяренный инспектор Патон отпустил лилипута, и тот проворно соскочил с кресла. Ошкорн поднял руку, удерживая его.

– Меня заинтриговала одна вещь, а именно перстень Штута. Когда он в первый раз появился на манеже, перстень был у него на левой руке?

– Вы очень наблюдательны. Штут и правда носил перстень на левой руке. А что в этом особенного?

– Он всегда носил его на левой руке?

Мамут не ответил. Ошкорну пришлось повторить свой вопрос. Избегая взгляда молодого инспектора, Мамут прикрыл глаза и наконец ответил:

– Пожалуй, я не могу поручиться в этом!

13

Еще оставались конюхи и униформисты. Последние были главным образом студенты, они приходили по вечерам подзаработать. В их обязанности входило лишь одно – в униформе стоять у выхода на манеж позади месье Луаяля.

И те и другие бродили взад и вперед по цирку, и невозможно было понять, чем они заняты. Двое из них, не дожидаясь вопроса, заявили, что заходили в запретную часть кулис и довольно правдоподобно объяснили зачем.

Из этих парней один – чех Рудольф – особенно заинтересовал полицейских. Это о нем и Джулиано, и Жан де Латест сказали примерно одно и то же:

«Однажды он пришел в цирк, это было год назад, и вот все еще здесь. Его заворожил цирк, или, скорее, его заворожила красавица Преста».

Любопытства ради инспектора попросили его рассказать о себе. Оказывается, Рудольф приехал в Париж для завершения образования – он учился на медицинском факультете. Он беден и, чтобы подзаработать, ему пришлось пойти по стопам многих своих товарищей: наняться в цирк статистом.

Так он пришел в Цирк-Модерн, на один вечер.

– А потом я продолжил это! – сказал он своим хриплым и глухим голосом.

Но почему продолжил, не сказал.

Довольно быстро Рудольф занял в цирке свое скромное место, и, так как он хорошо умел обращаться с лошадьми, ему поручили ухаживать за Пегасом, лошадью Престы. Правда, занимался он им только по вечерам, поскольку продолжал посещать занятия. Поэтому у Пегаса было два конюха.

Наиболее интересным для инспекторов оказался униформист Антуан. Вот у него было что сказать. Это он стоял у двери, ведущей в запретную для публики часть кулис. Патон долго допрашивал его, добиваясь, чтобы он точно вспомнил, кто проходил через эту дверь в промежуток времени между окончанием антракта и той минутой, когда увидели, что Штут мертв.

Сначала Антуан никак не мог вспомнить, и тогда Патон принялся одного за другим называть всех, кого он уже допросил.

– Месье де Латест?

– Да, он проходил, несколько раз. Один раз с ним был какой-то господин, я его не знаю.

– Преста?

– Да, мадемуазель Преста проходила. Я видел, как она прошла туда, но – вот интересно! – не помню, когда вышла.

– И тем не менее она вышла, потому что, когда коляска Штута выехала во второй раз, она – мы сами видели – стояла в проходе. Джулиано?

– Да, Джулиано проходил. Он сказал, что ищет месье де Латеста.

– Еще мадам Лора, наверное?

– Да.

– Ее шофер?

– Ее шофер? Нет, его я не помню. – Мамут?

– Мамут проходил. Да в этом нет ничего необычного, он вечно бродит повсюду.

– Людовико?

– Конечно, он и его сестра Марта, ведь, чтобы попасть на лестницу, которая ведет к трапеции, они обязательно должны пройти там.

– Кто еще?

– Пожалуй, все! По правде сказать, вряд ли мое свидетельство многого стоит. Я дежурю у этой двери, чтобы В запретную часть кулис не лезла публика, а служащие цирка, те ходят туда-сюда, как им вздумается, на них я просто не обращаю внимания.

– Конечно, ваше свидетельство стоит немногого, – улыбаясь, сказал Ошкорн, – ведь вы забыли главных персонажей: самих Штута и Паля!

Антуан рассмеялся.

– И верно! Но знаете, вот любопытно: я что-то не припомню, чтобы видел их! Я настолько привык, что они постоянно там проходят, что уже просто не замечаю! Но конечно же, они не могли не пройти мимо меня!

– Вы должны были открыть двери для пони?

– Пони открывает ее сам. Ведь эта дверь, если вы заметили, всего лишь легкие перегородки из конюшни. И пони ничего не стоит толкнуть их мордой. Он научен делать это.

Патон со вздохом удовлетворения захлопнул свой блокнот. Вереница свидетелей наконец-то иссякла.