Клоуны и Шекспир
Шрифт:
– Фентон, молодой дворянин – Франк ван Либеке.
Прочие шекспировские персонажи, за неимением полнокровной труппы, были наглым Тилем безжалостно усечены и вычеркнуты.
Как то:
– высокородный судья Шеллоу и его племянник;
– виндзорские горожане;
– Уильям, сын мистера Пейджа;
– Каюс, французский врач;
– хозяин гостиницы «Подвязка»;
– свита рыцаря Фальстафа;
– всякие пажи и слуги.
Действие началось.
«Хрень-то какая!», – тарабаня заученные реплики, мысленно тосковал Лёнька. – «Ну, и роль мне досталась, мрак сплошной и беспросветный. Некий тщеславный простак – добродушный,
Была успешно сыграна – под одобрительные смешки публики – финальная сцена усечённых «Виндзорских проказниц».
– Объявляется перерыв! – провозгласил Ян ван Либеке, выполнявший обязанности конферансье-распорядителя. – Актёрам необходимо сменить костюмы!
– Видел? – оказавшись в шатре, спросил Тиль.
– Скалятся и пошло хихикают, – равнодушно пожал плечами Макаров. – У здешних горожан, надо признать, весьма дурной вкус.
– Я, собственно, не об этом…. Многие окна в «Доме Короля» освещены масляными светильниками. Более того, в окошках наблюдаются многочисленные силуэты. Человеческие, ясен пень. Значит, что?
– Что?
– Значит, удалось произвести задуманный ажиотаж. Нас заметили. Всё идёт по плану…
По завершению антракта Ян ван Либеке объявил:
– Уважаемые горожане! Сейчас вашему вниманию будут предложены две сценки из бессмертной трагедии Тиля Уленшпигеля – «Ромео и Джульетта». Поприветствуем актёров!
Раздались дружные и нетерпеливые аплодисменты.
Из шатра вышли и расположились в нужных местах:
– Джульетта Капулетти – Франк ван Либеке;
– кормилица Джульетты – мадам Гертруда;
– сеньор Капулетти, отец Джульетты – Тиль Уленшпигель (Серёга Даниленко).
Вообще-то, в этой сцене – по шекспировскому тексту – отец Джульетты не значился. Наоборот, там присутствовала её мать. Но, похоже, такие мелочи драматурга Даниленко ни капли не смущали.
– Скажи мне, няня, где же дочь моя? – картинно прижав руки к груди, поинтересовался сеньор Капулетти. – Покличь её.
– Моим девичеством клянусь (в двенадцать лет целёхоньким ещё), я кликала уже, – лукаво сверкая тёмно-вишнёвыми глазами, ответила моложавая кормилица. – Где же ты, Джульетта? Ау, голубка! Девочка моя! Ну, где же ты?
– Кто звал меня? – отозвалась худенькая, нарядно-одетая девчушка с мальчишескими повадками.
– Отец твой.
– Я здесь. Я слушаю.
– А дело, вот, в чём, – многозначительно нахмурился Тиль. – Оставь нас, няня. Надо по секрету с дочерью мне поговорить…. Нет, няня, воротись! Я передумал. Ты тоже слушай. Ты знаешь, дочь на возрасте уже…
– Я знаю её возраст до часочка.
– Четырнадцать ей скоро…
«Сюрреализм махровый», – не слушая дальше, задумался Лёнька, находившийся под сенью шатра. – «Для чего Даниленко занимается этими театральными глупостями? Наверняка, всё можно было решить гораздо проще. Типа – ломануться к принцу напрямки. Мол, так и так, имеем серьёзный разговор. Речь идёт о судьбе нашей многострадальной Фландрии, стонущей под жестоким игом испанских супостатов…. Впрочем, Серёге видней. Он – по части всяких хитрых и многоступенчатых выдумок – кого угодно заткнёт за пояс…. Интересно, чем сейчас занимается моя Неле? Думает ли обо мне? Помнит ли? Ладно, будем надеяться, что и помнит, и думает…».
На театральных подмостках – тем временем – произошли некоторые изменения.
Кормилица и сеньор Капулетти удалились в шатёр. А на самом краю сцены, встав на колени, скромно примостился юноша в дворянских одеждах, с длинной шпагой в нарядных ножнах на левом боку (Людвиг ван Либеке в роли Ромео Монтекки).
Из-за серых облаков нерешительно выглянула ранняя Луна.
«Сегодня всё в нашу пользу», – решил Макаров. – «Даже природные декорации…».
– Сказала что-то? – принялся громко бормотать Ромео. – О, светлый Ангел вновь заговорил. Собою ты лучезаришь ночь, подобно этому Крылатому посланнику Небес, что проплывает среди туч ленивых. Над задранными кверху белоглазо – людскими лицами…
– Ромео! – картинно вытянула руки (по направлению к Луне), трепетная Джульетта. – Ах, Ромео! Для чего, Ромео, ты? Отринь отца, отвергни это имя. Или, хотя бы, поклянись любить. И я не буду больше – Капулетти…
– Откликнуться? Или ещё послушать?
– Ведь, только лишь твоё мне имя – враг. И можешь ты иначе называться. Но, всё равно, останешься собой…. Что в имени? Оно же – не рука. И не нога. И с телом не срослось…. Не будь – Монтекки! Под любым другим названьем роза – так же сладко пахла б. И назовись Ромео по-другому, он будет совершенен и тогда…. Отбрось – пустое имя! А взамен – возьми меня ты всю…
– Недурственно, право, – шёпотом одобрил Тиль, стоявший внутри шатра рядом с Леонидом. – У Франка, определённо, талант. Некоторые особо впечатлительные зрительницы уже спрятали заплаканные глаза в кружевные носовые платки…
Неожиданно вновь зазвенел-загудел колокол.
– Ну, вот! Всё, как и всегда! Не успели доиграть до конца, – расстроился Даниленко. – Минут пять-семь всего-то и оставалось.
– Что, собственно, произошло? – насторожился Лёнька. – Почему нельзя продолжать спектакль?
– Потому. «Второй» вечерний колокольный звон призывает благонравных католиков к молитве. Мол, помолился, перекусил и завалился спать. Завтра, как-никак, рабочий день…
Глава двадцать пятая
Полноценная премьера
Отзвенели последние монеты, брошенные благодарными зрителями в широкополые шляпы. Жители и жительницы Брюсселя – дружными стайками – разбрелись по домам. Площадь Гран-плас опустела.
– Что дальше? – спросила Герда. – Забираем денежки, разбираем шатёр, загружаемся в фургончик и следуем на постоялый двор?
– Денежки, конечно, прибрать следует, – усмехнулся Тиль. – А, вот, с разборкой шатра торопиться не будем. Подождём немного…. Ага, похоже, к нам направляются визитёры. Как я и ожидал…
Со стороны «Дома Короля», торопливо пересекая площадь наискосок, к цирковому шатру приближалась приметная троица.
По центру и чуть впереди, с достоинством опираясь на массивный посох, следовал низенький господин, разодетый в пух и прах: чёрный камзол с квадратными серебряными пуговицами, пышный светло-розовый кружевной воротник, остроносые кожаные туфли, темная шляпа с высокой тульей. Физиономию господина украшали тёмно-рыжие, невероятно-лохматые бакенбарды.