Клоуны и Шекспир
Шрифт:
– А мне понравилось, – не согласился глава семейства ван Либеке. – Очень занимательная и поучительная история. Ревность – неверная и коварная подруга…
Заканчивался последний акт пьесы. Со сцены долетали финальные реплики: – Граф убил свою жену! Люди, сюда…
– Как терпит небо? Какой неописуемый злодей…
– Убийца низкий. Погибла девочка с несчастною звездой. Я собственной рукой поднял и выбросил жемчужину…
Раздались жиденькие аплодисменты.
– Актёры, на сцену! – велел бас дворецкого. – Выходите на поклон!
Они послушно вышли.
Уже через полминуты аплодисменты стихли, а человеческие лица – из окошек – исчезли.
– Аристократия высокородная.
– Как минимум – дождёмся мистера ван Тролля, – сообщил Тиль. – Он должен нам передать ещё тридцать полновесных флоринов. А также проводить на кухню. Типа – трескать, урча от удовольствия, господские объедки…
Приоткрылась одна из дверей, ведшая в покои дворца, и во внутреннем дворике появился упомянутый дворецкий.
– Что такое? – забеспокоилась Гертруда. – Почему, уважаемый, я не вижу в ваших изнеженных ладонях тяжёленького кожаного кошелька? Или там, к примеру, бархатного? Неужели наш скромный спектакль не понравился его Высочеству?
– Понравился, понравился, – поспешил успокоить Тролль. – Просто принц Оранский хочет лично вручить заслуженный гонорар. Вы, Уленшпигель и Гудзак, входите в эту дверь и поднимайтесь на второй этаж. Свернёте направо. Его Высочество ждёт вас в Голубой гостиной…. Теперь по остальным лицедеям. За мной, цирковые голодранцы. Отведу вас, так и быть, на дворцовую кухню. Поедите от пуза, отдохнёте, попробуете хорошего вина…
Глава двадцать шестая
Молчаливый
«Голубая гостиная» оказалась вовсе и не голубой, а самой обыкновенной. Высокие белые потолки с изысканной лепниной, наборной паркет, стены, обшитые прямоугольными панелями морёного дуба, массивная средневековая мебель, тусклые венецианские зеркала. Узкие стрельчатые окна не способствовали идеальной освещённости помещения, поэтому в гостиной – на специальных деревянных подставках – наличествовали три зажжённые масляные лампы.
Да и принц (по прозвищу – «Молчаливый»), оказался совсем и не молчаливым. А, наоборот, очень даже разговорчивым.
«Своё нестандартное прозвище Вильгельм Оранский получил, надо думать, за особую манеру вести беседу», – решил Лёнька. – «Говорит сугубо короткими и рваными фразами. Причём, с разноразмерными паузами. То с короткими, то с длинными…. Вообще-то, судя по всему, дяденька он положительный. То бишь, вполне разумный, вменяемый и адекватный. Немного, разве что, манерный. Так, ведь, принц крови. Мать его…. А на меня, морда усатая, почти и не сморит. Всё с Сёрёгой общаются. Горячо обсуждают всякие исторические и географические перипетии, связанные с суверенным французским княжеством – «Оранж»…. Не, так не пойдёт. Разве можно относиться к честному человеку – как к пустому месту? Несогласный я на такое невежливое обращенье…».
Макаров помялся-помялся, да и спросил у принца напрямик, мол: – «Чем заслужил такое непочтительное отношение? Когда, ёлочки зелёные, успел оттоптать любимый мозоль? А, ваше Высочество?».
– Худой человек, он много думает. Всегда и везде. Думает, – выдержав солидную аристократическую паузу, принялся нравоучительно вещать Молчаливый. – И когда ест – думает. Поэтому у него – плохой аппетит. Он и дальше остаётся худым…. Человек толст? Получается, что у него хороший аппетит. Значит, он мало думает. Это очень плохо. Надо думать. Всегда и везде…. Я ответил на твой вопрос, Гудзак?
– Конечно. Ага. Всё понятно, – засмущался Леонид. – Конечно. Беседуйте, господа. Не смею мешать разговору двух умных людей…
– Ты, Уленшпигель, философ? – резко меняя тему разговора, спросил Вильгельм.
– Есть немного, – сознался Даниленко. – Типа – иногда балуюсь на досуге. Когда выпадает свободная минутка.
– Ответь мне тогда, клоун, на один вопрос. На маленький…. Почему шутам всегда хорошо живётся?
«Ну, вот. Только этого нам и не хватало для полной продуктивности разговора», – мысленно огорчился Макаров. – «Сейчас Серегу понесёт, только держись. В смысле, мама не горюй. Он на заданную тему часами может трепаться, не остановишь…».
Лёнька – и на этот раз – не ошибся. Тиль понесло по полной программе, практически без ограничений.
Он, солидно откашлявшись, принялся безостановочно и вдохновенно излагать: про «звонкий ветер странствий», про «зов далёких стран», про «дороги, которые мы выбираем». А ёщё и про «дороги, которые – зачастую – выбирают нас»…
– Иногда, во время долгих странствий, удаётся встретиться и поболтать со всякими неординарными личностями, – неожиданно став бесконечно-серьёзным и мрачным, сообщил Даниленко. – Например, с Пророками, умеющими «заглядывать» в Будущее.
– В Будущее? – тонкие, явно выщипанные брови Оранского, заинтересованно взметнулись вверх.
– Про кровавое и незавидное Будущее нашей прекрасной и неповторимой Фландрии.
– Даже так? Рассказывай, паяц. Не тяни.
– Хорошо. Перескажу речи Пророка, встреченного мной в норвежском Тромсё, – покладисто улыбнулся Тиль. – Итак, пересказываю…. Пятое апреля следующего года, накануне Пасхи. Брюссель. Мимо собора Святого Михаила и Святой Гудулы торжественно выступают, выстроившись в стройные ряды, фламандские дворяне. Гордость нации. Сколько их? Наверное, человек триста. Может, немногим больше…. Дворяне, оставляя знаменитый собор по правую руку, подходят к уродливому дворцу, где обосновалась герцогиня Пармская, правительница Нидерландов [37] , назначенная на эту высокую должность жестокосердным испанским королём Филиппом Вторым. Впереди колонны следуют граф Людвиг Нассауский, графы Кюлембург и Бредероде, а также кутила Геркулес. По четверо в ряд дворяне – в полной тишине – поднимаются по мраморной лестнице дворца. Входят в парадный зал. Людвиг Нассауский передаёт герцогине челобитную, в которой её просят добиться от короля Филиппа отмены Указов о вероисповедании и об учреждении испанской Великой Инквизиции. В бумаге говорится, что упомянутые Указы вызывают в народе недовольство, которое может вылиться в мятеж и повлечь за собой – в конечном итоге – разор и оскудение всей земли фландрийской. Это ходатайство имеет собственное название-наименование. А именно – «Соглашение». В нём значится следующее…
37
– Правительница (наместница) Нидерландов – Маргарита Пармская, побочная дочь императора Карла Пятого, уроженка Нидерландов, воспитанная при дворе. Однако, она выполняла функции «правительницы» только номинально, фактически подчиняясь кардиналу Гранвелле.
Даниленко, зажмурив глаза, принялся монотонно излагать текст дворянского «Соглашения».
Минуты две-три принц, слегка приоткрыв усатый рот, внимательно слушал, а потом велел:
– Всё. Достаточно. Хватит.
– Замолчал. Как скажете, ваше Высочество. Воля ваша…
– Ничего не понимаю. Ничего и даже меньше, – Оранский выглядел ошарашенным и потерянным. – «Соглашения» писал я. Лично. Завершил только неделю назад. И никому текст не показывал. Никому, – он поднялся со стула, на негнущихся длинных ногах торопливо подошёл к распахнутому настежь окну и, слегка высунувшись наружу, громко прокричал: