Клоуны и Шекспир
Шрифт:
– Стражник! Стражник!
«Вот, похоже, и всё», – затосковал Лёнька. – «Сейчас потащат в тюрягу. Типа – на допрос с пристрастием. Мол: – «Колитесь, суки цирковые! Откуда знаете содержание наиважнейшей государственной тайны? Отвечать, когда спрашивают!». Ну-ну, родимые…. Не знаю, как Серёга, а я сдаваться не намерен. Меня юная и симпатичная невеста дожидается…. Тут имеются два дельных варианта. Первый – пробиваться с боями из города. Второй – взять господина Молчаливого в заложники. Какой из них выбрать? Кто бы, блин горелый, подсказал…».
– Я здесь, ваше Высочество! – отозвался из внутреннего дворика звучный баритон. – Чего изволите? Приказывайте!
– Где ван Тролль?
– На дворцовой кухне, ваше Высочество.
– Приведи его сюда. Под это окно. Быстро.
– Слушаюсь!
Через некоторое время знакомый бас дворецкого, старательно борясь с отдышкой, доложил:
– Прибыл, ваше Высочество…. Приказывайте.
– Меня нет ни для кого. Понял, ван Тролль? Ни для кого.
– Понял, ваше Высочество.
– В восточное крыло дворца никого не впускать. У всех дверей выставить усиленные караулы.
– Выставлю, ваше Высочество.
– Выполнять.
Принц вернулся обратно, непринуждённо уселся на стул и, ехидно поглядывая на Лёньку, поинтересовался:
– Что с тобой, Гудзак? Побледнел. Глаза характерно блестят. Воинственно и насторожённо. Небось, подумал о всяких глупостях? Например, о тюремных застенках?
– Дык, э-э-э…, – замялся Макаров.
– Молчи, толстяк, – поморщился Оранский. – Я же и говорю, мол, много кушать – плохо. Мозги заплывают жиром. В голову лезут сплошные глупости. Вернее, бред. Ладно, проехали, – обернулся к Даниленко и продолжил прерванный разговор: – Итак. Текст «Соглашения» я никому не показывал. Ни единой Душе. Наоборот, запер документ в сейф. Мол, пусть вылежится. До нужного момента…. Откуда, шут гороховый, ты узнал его содержание? Причём, почти слово в слово?
– От Пророка, – пожал плечами Тиль. – От кого же ещё?
– Ладно. Пожалуй, поверю…. Что ещё важного напророчил сей норвежский Пророк?
– Хорошо. Пересказываю…. Герцогиня Пармская берёт в руки предложенный документ, почтительно кланяется фламандским дворянам и торжественно обещает, мол: – «Приложу все усилия. Замолвлю перед королём Филиппом словечко. У самой сердце болит – за народ нашей прекрасной Фландрии. За его судьбу непростую…». Дворяне радуются как дети и кричат: – «Маргарита с нами! Ура!». Наместница почтительно разговаривает с Людвигом Нассауским, Кюлембургом и Бредероде. А здоровяку Геркулесу даже многозначительно и игриво подмигивает. Дворяне, радостно перешёптываясь, уходят…. Через полчаса из ворот дворца Маргариты Пармской появляется конный гонец и устремляется – во весь опор – к морскому побережью. Там его уже ждёт надёжный корабль, отправляющийся в Испанию. В кожаной сумке гонца лежит «Соглашение»…. Через месяц с небольшим из Мадрида приходит ответ. Вернее, наиподробнейшие инструкции Филиппа Второго, предназначенные для верных слуг испанской короны…. В начале лета города и городки Фландрии наводняют странные, несимпатичные и оборванные нищие. Чем они странны? Во-первых, очень молчаливые. Даже друг с другом почти не общаются. Во-вторых, не просят милостыню. Некоторое время оборванцы ведут себя тихо и мирно, словно ожидая чего-то. Наконец, незримая тайная команда поступает. Нищие – организовано и слаженно – врываются в соборы и церкви. Они крушат статуи Святых, рвут в клочья религиозные картины великих мастеров. В этот момент, как назло, возле церквей и храмов нет ни единого стражника. Нищие, разгромив и разграбив церковные покои, убегают. Вернее, исчезают навсегда. Никто их больше не видел…. О случившемся докладывают в Мадрид. Через некоторое время король Филипп издаёт следующий Указ: – «Беспорядки, имевшие место быть в Нидерландах, подорвали устои нашей королевской власти, нанесли оскорбления католическим Святыням, и если мы не накажем бунтовщиков, то это будет являться соблазном для других подвластных нам стран…. Под нынешним злом таится грядущее благо. Мы окончательно покорим Нидерланды и по своему усмотрению преобразуем их государственное устройство, вероисповедание и образ правления…». Короче говоря, Филипп Второй обвиняет во всём фламандское дворянство. Мол, это их слуги, коварно переодевшись бродягами, разбивали статуи, а также рвали и жгли картины…. Дальше всё просто. В Нидерланды вторгается огромная испанская армия, возглавляемая бестрепетным герцогом Альбой. Начинается кровавая бойня. Казни, казни, казни…. Смерть косит людей в богатой и обширной стране, лежащей между Северным морем, графством Эмдем, рекою Эме, Вестфалией, Юлих-Клеве и Льежем, епископством Кельнским и Трирским, Лотарингией и Францией. Смерть косит людей на пространстве в триста сорок миль, в двухстах укрепленных городах, в ста пятидесяти селениях, существующих на правах городов, в деревнях, местечках и на равнинах. А достояние казнённых наследует король…. Одиннадцати тысяч палачей, которых Альба именует солдатами, едва-едва хватает. Из Фландрии бегут художники, её покидают ремесленники, её оставляют торговцы. А наследник всего брошенного имущества – король…. В Брюсселе, на Конном базаре, безжалостно казнят сыновей графа Баттенбурга и прочих знатных персон. Несчастного д'Армантьера распинают на пыточном колесе. Получив тридцать восемь ударов железным прутом по рукам и ногам, он умирает…. Ясным и тёплым июньским днём в Брюсселе, на площади Гран-плас, воздвигают эшафот, обитый угольно-чёрным сукном, а по бокам вкапывают в землю два столба, оснащённые железными остриями. На помосте лежат две чёрные бархатные подушки, а на низеньком столике – серебряное распятье. Появляется плечистый палач в ярко-красном колпаке, сжимающий в ладонях огромную секиру. На эшафот поднимаются, становятся на колени и покорно кладут льняные головы на чёрные подушки благородные Эгмонт [38] и Горн [39] . Взмах секирой. Второй взмах. Головы славных мужей скатываются на брусчатку площади. Всюду – алая кровь. Помощники палача подбирают головы казнённых и ловко насаживают их на железные наконечники столбов…
38
– Эгмонт Ламораль, граф, один из наиболее родовитых и богатых нидерландских вельмож, отличился как полководец в войне с Францией.
39
– Горн Филипп де Монморанси, граф, известный нидерландский вельможа.
– Подожди, лицедей. Остановись, – спрятав лицо в ладони, попросил Молчаливый. – А, как же я? Что будет со мной?
– Вы, проявив осторожность и благоразумие, останетесь в живых, ваше Высочество. Более того, возглавите – с течением времени – силы фламандского сопротивления.
– А, дальше?
– Дальше будет война. Жестокая и кровопролитная. Она может длиться долгие годы…
– Ты сказал – «может длиться»? Я не ослышался?
– Нет, не ослышались, – подтвердил Даниленко. – Пророк говорил, что Будущее можно «исправить». Если в Настоящем, конечно, действовать правильно. То есть, если совершать в Настоящем нужные поступки.
– У тебя, клоун, есть конкретный план? – встрепенулся Оранский. – Впрочем, подожди. Ничего не говори, – обжёг Лёньку недоверчивым взглядом. – Пойдём. Пройдёмся. Поговорим…
Принц и Тиль удалились.
– Жлоб усатый, – вставая со стула, проворчал Макаров. – Вдолбил себе в упрямую голову всякую хрень и теперь выступает, блин. Мол, все толстые и упитанные люди – тупые. Затейник хренов. Хотя, с другой стороны, принц крови. Имеет полное право – на всякие причуды…. Ладно, прогуляемся немного по аристократическим средневековым апартаментам. Когда ещё доведётся в следующий раз? Стеновые панели морёного дуба. Конечно, очень красивый цвет, тёмно-фиолетовый, местами – аметистовый. А, кто это у нас выползает из межпанельной щели? Кругленький такой, упитанный, тёмно-бурый? Классический средневековый клоп, понятное дело. Форсу много, а с клопами справиться не может. А ещё принц, ёлы-палы смолистые…. Так, низенькая неприметная дверка. Что, интересно, за ней? Открываем. Фу, как в нос дерьмом шибануло. Закрываем. Капризный принц, понимаешь, а приличного ватерклозета придумать не может. Фраер усатый…. Ага, книжный шкаф. Что тут у нас? М-м-м…. Похоже, что только религиозная литература. Похождения и подвиги всяких Святых, не более того. Ну-ну. Мнит себя образованным принцем, а на книжных полках нет ни одного романа о любви…
Минут через сорок-пятьдесят Лёньке окончательно надоело бродить по покоям Молчаливого. Он вернулся в Голубую гостиную и устроился возле открытого окна.
Стоял, молчал, дышал полной грудью свежим фламандским воздухом, думал о всякой всячине, грустил о Неле.
Наконец, появились Оранский и Даниленко – повеселевшие и, явно, довольные друг другом.
– Что же, Уленшпигель. Всё весьма дельно. Весьма, – состроив уважительную гримасу, заявил принц. – Может, у тебя всё и получится. По крайней мере, хочется надеяться на это…. Надо бы выпить. В горле пересохло. Открой-ка, вот, тот шкафчик розового дерева. Выставь на стол бутылку и два…. Бутылку и три бокала. До краёв наливай. Полнее…. Этот благородный напиток доставили из Франции. Презент от дальних родственников…. Гудзак, присоединяйся. Так и быть…. Итак. За что пьём, Уленшпигель?
– За Фландрию, – предложил Тиль.
– Согласен. За Фландрию!
«Очень хороший коньяк», – ставя на столешницу опустевший бокал, мысленно отметил Макаров. – «Даже не ожидал…. А Молчаливый-то – не гусар. В том плане, что меленькими глоточками пьёт. Причём, через силу. Практически давясь. Принц, одно слово…. Кстати, Серёгу он больше не обзывает по-всякому. Типа – «клоун», «шут», «паяц», «лицедей», далее строго по списку. Всё «Уленшпигелем» величает. Причём, с почтительными нотками в голосе. Следовательно, проникся, морда усатая и мнительная. Оно и правильно. Знай наших…».
– Будем прощаться, – вздохнув, известил Молчаливый. – У меня дела. Надо готовиться к вечернему приёму. Дворяне из Зеландии приезжают…. Письмо к Филиппу напишу уже потом. Ван Тролль подойдёт к вам и передаст. Ну, и денег добавит. Пригодятся. Что ещё? Корабль в Испанию отправлю прямо сегодня. По торговым делам. Заодно его команда и слухи будет распространять о вас. То бишь, о театральной труппе «Глобус и клоуны». О труппе, наделавшей фурор во Фландрии. А также в Англии, Италии и Франции…. Всё, удач,…э-э-э. Удач вам, соратники!
Они вышли во внутренний дворик «Дома Короля».
– А мы когда отплываем в Испанию? – спросил Макаров.
– Примерно через недельку.
– Почему не на торговом корабле, о котором говорил Оранский? Надо чего-то прикупить? Собраться без спешки?
– Плевать на шмотки и сборы, – презрительно сплюнул в сторону Тиль. – Просто я привык – всегда и везде – выполнять собственные обещания.
– О чём, пардон, речь?
– Об объявлениях, расклеенных по всему Брюсселю. Там значится, мол: – «Будет дано пять спектаклей»?