клуб аистенок
Шрифт:
– У меня не очень хорошо, - поведала Гайди. перекладывая одежду из сумки в ящик, - я влюбилась.
"Хм-м", - подумала Барбара, - "откровения начались даже раньше, чем я ожидала"
– Но почему в таком случае у тебя не очень хорошо? Я думала новость эту полагается считать хорошей.
–
– Потому, что он - сумасброд. Потому что ему - 35, а он не обязателен. Потому что, говоря о матерях, его проделала над ним такую работу, что никто и никогда не сможет соответствовать, поэтому он не может жениться и стать единственным для какой угодно женщины. А я - придурок, потому что остаюсь с ним, хотя единственное, чего я хочу в жизни - иметь отношения такие, как у
– Ты предохраняешься?
– спросила Барбара, наперед зная, что получит возмущенный ответ.
– О, Боже мой! Конечно!
– вспыхнула Гайдн.
– Ложь и измена очень болезненны, - сказала Барбара.
– Не делай из меня дурочку, ма.
– Я не делаю из тебя дурочку. Я тебе очень сочувствую.
– Да, мне больно, и я подумываю вернуться в Лос-Анджелес, чтобы между мной и Рай
оном было расстояние, фу ... У меня появляется боль в груди, даже когда произношу его имя.-
Барбара задержала дыхание, чтобы ненароком не вырвалось- "да, да, возвращайся в Лос- Анжелес", потому что если бы вырвалось, Гайди, скорее всего, уже в понедельник купила бы кондо в Сан-Франциско. Она подождала, чтобы Гайдн продолжала.
– Как случилось, что ты в 18 лет была такая умная, что вышла замуж за папу?! За мужчину, которого ты до сих пор любишь спустя 25 лет.-
– Это было очень легко. Бабуля очень помогла мне решиться.
–
– Да?
– ответ поразил Гайдн.
– Угу. Она сказала: "Если еще раз ты встретишься с этим крутозадым придурком, я убью тебя!". Через 2 недели мы тайно поженились.-
Гайдн рассмеялась смехом, который Барбара любила и помнила все годы взросления своей дочери, смехом, который убеждал ее, что Гайдн будет в порядке, несмотря на этого 35- летнего и его мамашу.
– А все дальнейшее - история, - добавила она, смеясь вместе с дочерью и переживая ее
боль.
"Не тебе выбирать, мама". Все эти годы Барбара снова и снова повторяла Грейси слова во всех их ссорах, стычках и не только из-за Стэна. И она понимала, что тем же правилом должна руководствоваться и в отношениях со своими детьми. Достигнув определенного возраста, им будет абсолютно наплевать, что она думает.
– Что я могу сделать?
– спросила она.
– Ничего, - Гайди легла в постель, натянув одеяло до шеи и глядя на Барбару теми же глазами, какими смотрела, когда ей было 6. Выцветший, цвета меда Вини-Пух, когда-то подаренный ей на день рождения - ее любимейшая игрушка - так же сидел на прикроватной тумбочке. Барбаре так хотелось сказать дочери что-нибудь успокаивающее.
– Может, он изменится ...
Утром, отвозя Гайдн в аэропорт, она вспомнила, как Грейси рассказывала ей, тогда маленькой девочке, историю о лягушке. Лягушка видела, как улетают на юг птицы, и ей мечталось полететь с ними вместе, но, конечно же, она не могла этого сделать, потому что лягушки не летают. Когда две птицы, уже давно готовые взлететь, заметили, как сильно хочет лягушка лететь с ними, они предложили взять ее с собой. Они найдут, так они сказали лягушке, тростинку, а лягушка должна уцепиться за нее ртом, и каждая из них возьмет тростинку за концы. Единственное условие - лягушка во все время полета должна держать рот закрытым. Лягушка в полете постоянно напоминала себе, что не должна разговаривать, но потом ей необходимо было сообщить нечто очень-очень важное - Барбара не помнила, что - она не смогла себя сдержать, открыла рот и, конечно, шлепнулась на землю и не только не смогла попасть на юг, но никогда больше никто ее не видел. Грейси и Барбара всегда шутили, что мораль этой истории: "Если хочешь поехать во Флориду, держи рот закрытым". Однако посыл был ясным, и Барбара чувствовала себя с Гайди той лягушкой.
По крайней мере, сейчас они сидели в машине - замечательное место вести щекотливый разговор, потому что если ведешь машину, нужно следить за дорогой, и можно избежать смотреть в глаза.
– Я скучаю по Лос-Анджелесу, и по тебе, и по папе и бабушке, и даже по Джеффу, хоть он и язва. Всегда думала, что буду чаще приезжать, но эта работа так засасывает и ... мне кажется, я никогда не покину ...
– Райн?
– спросила Барбара, тут лее поняв, что только что заставила лягушку свалиться с неба.
– Да. Не знаю, что буду делать с этим. Наверное, подожду еще немного и, если он не появится скоро, перестану с ним встречаться.
– Резонно.-
– Резонно, конечно, но у меня не хватает воли так вести себя.
– А подруги у тебя там есть?
– Несколько. Но у всех свои проблемы. Иногда я вижусь то с одной, то с другой, но, кажется, у них еще хуже. У меня, по крайней мере, хорошая работа.-
Они на какое-то время замолчали.
– Хочешь, я подожду с тобой?
–
– Нет, спасибо.-
– Что бы ты ни решила насчет Района, знай, я люблю тебя.
По дороге в офис Барбара объяснила себе, что Гайди захлестывали эмоции, и потому она не сказала ей в ответ "Я тоже люблю тебя". В офисе она просмотрела почту, ответила на звонки и прежде чем принять первую семью, позвонила подруге, с которой не виделась много лет. Ли Солвэй, вдумчивая, заслуженный, уважаемый педиатр, к ней она посылала многих из своих пациентов.
– Ли. Я так рада слышать твой голос. Как дела?
– Лучше не бывает. Слушай, я хочу предварить звонок от Ричарда Райзмана. Я узнала его довольно хорошо, и думаю, он очень нуждается в твоем внимании. Скажу, почему.
Ли Солвэй описала ситуацию, и, слушая, Барбара записала его данные, а рядом - кандидат в новую группу. Ли была права. Этому человеку потребуется помощь.
– Похоже, он - твой кандидат?
– Даже больше, чем ты думаешь, - ответила Барбара.
– Пусть он мне позвонит.
10
Бобо Райзман в социальном доме Синематографа был всем известен как мэр. Может, потому что каждое утро в снег ли, дождь, медленно и степенно, чтобы не упасть и не сломать себе бедро как прошлой зимой, пробирался к скамье у входной двери рецепции. Прибыв в целости и сохранности, что в его возрасте стало значительным событием, он медленно опускался на скамью: сначала клал руку за спинку, а потом уж нежно опускал себя в сидячее положение.
– Доброе утро, мэр, - приветствовал его доктор Сепкович, проходя мимо.
– Как дела?
– спрашивал его Бобо, но к тому времени, как слова достигали доктора, тот бесследно исчезал внутри здания, оставив тяжелую стеклянную дверь, как ответ.
– Прекрасно выглядите, господин мэр, - бросала Марло Берк, одна из ночных медсестер, вылетая из двери, и Бобо прикладывал пальцы к шляпе, приветствуя ее.
В дни, когда Рики приезжал навестить дядю, он взглядом отыскивал Бобо на этой скамье и понимал, что с его дядей все в порядке. Как правило, он привозил с собой ланч "пикник", купленный в Greenblatt's, и они поедали сэндвичи с рубленной печенью, которая - они оба это знали - была противопоказана им, запивая тоником сэлери - тоже не очень рекомендуемым но который они очень любили. В солнечные дни Рики помогал Бобо подняться, и они, останавливаясь то и дело, шли по территории, и прохожие приветствовали их.