Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра
Шрифт:
— Правильно, товарищ комкор, — подтвердил Соколовский. — Это из «Нямул ромынеск», правительственного официоза.
— Насчет предательства .сказано, пожалуй, слишком сильно, но эти переговоры очень обеспокоили правые круги не только в Румынии, но и во Франции. Товарищ Сталин указывает, что жестокий экономический кризис в капиталистическом мире заставит буржуазию искать выхода в новой мировой войне. И эта угроза растет с каждым днем. Собственно, очаг войны уже образовался, пока, правда, не на наших западных границах, а на восточных. Японские самураи захватили Маньчжурию, готовятся вторгнуться в северный Китай, подбираются к нашим границам. А на наших западных границах очагом напряженности стал так называемый бессарабский вопрос, не вопрос даже, а целый узел проблем. Мировой империализм всячески поощряет захватнические устремления Румынии любой ценой удержать за собой Бессарабию, поскольку в его интересах иметь постоянный очаг напряженности на наших границах, а заодно крепче привязать румын к своей колеснице. Переговоры в Риге с Румынией потерпели неудачу. Теперь ясно: румын интересовал не пакт о ненападении, а в первую очередь признание Советским Союзом аннексии Бессарабии. Не вышло. Начался антисоветский визг: смотрите, мол, мы пошли навстречу большевикам, но с этими потенциальными агрессорами миролюбивым народам и правительствам нельзя иметь дела!
Срыв рижских переговоров отвечает интересам французской реакции. Правительство Тардье обусловило заключение пакта о ненападении с СССР подписанием аналогичного советско-румынского договора. Польша тоже выставила условия: пока Советы не подпишут пакт о ненападении с их румынскими друзьями, она с нами вести переговоры не будет. В общем, идет политический торг, как видите. Ваша Бессарабия оказалась в эпицентре международной жизни.
— Вы хотели сказать — наша Бессарабия, товарищ комкор, — с улыбкой заметил Соколовский.
— Пока нет, не наша, — ответил Старик. — Но будет наша, обязательно будет. Между прочим, и от нашей с вами работы это тоже зависит. От Ионела есть что-нибудь?
— Донесение о переходе границы Марчелом и его неизвестным спутником передано было через связного. Связным он может пользоваться только в самых крайних случаях. Его рация в эфир не выходит...
— Может быть, что-нибудь с рацией? Поломка?
— Не исключено, товарищ комкор, хотя аппаратура у него надежная, да он и сам отлично в ней разбирается, мог бы отремонтировать. Я думаю, не случилось ли самое худшее...
— Видимо, вы правы. К сожалению. Сигуранца в последнее время особенно активна. Ионел сообщил, что чувствует за собой слежку. Интуиция его редко подводила. Ионел — работник высокого класса. Именно такой сейчас там особенно нужен. Что предлагаете, Анатолий Сергеевич?
Соколовский не был готов к такому вопросу и медлил с ответом. Наконец, сказал:
— Может быть, немного подождем, товарищ комкор?
— Некогда ждать, товарищ Соколовский, пора действовать, и немедленно. Надо послать в Кишинев нашего человека. Если с Ионелом все в порядке, будут работать на пару, если же... произошло самое худшее, будет действовать сам. Кого предлагаете?
— Кого предлагаю? Да хотя бы себя. — Соколовский лукаво улыбнулся.
— Понимаю ваше желание побывать в родных местах, но пока отложим. Вы что, хотите, чтобы вас на первом же углу сцапали? Я серьезно спрашиваю, а вы шутить вздумали, Анатолий Сергеевич, — с укоризной сказал Старик. — Так я завтра в свою Латвию соберусь... в командировку.
— Извините, товарищ комкор, просто вырвалось... Я же понимаю, — немного смущенно ответил Соколовский. — Надо подумать... Пожалуй, Шандора Фаркаши.
— Значит, Фаркаши? — переспросил Старик.
Он позвонил, и приказал принести личное дело Фаркаши. Через несколько минут молодой сотрудник положил на его стол коричневую папку. Старик развязал тесемочки и стал просматривать бумаги, изредка комментируя их вслух.
— ...Родился в 1894 году в Закарпатье (Австро-Венгрия) в семье мелкого ремесленника... Образование — среднее (гимназия). Служил в австро-венгерской армии... На русском фронте попал в плен. После Октябрьской революции служил в Красной Армии, воевал в гражданскую на Восточном фронте... Награжден орденом Красного Знамени... После гражданской войны возвратился на родину... Активный участник социалистической революции в Венгрии... После ее подавления вернулся в Советскую Россию... Преподавал немецкий в институте, работал переводчиком в исполкоме Коминтерна.., член РКП (б)... Владеет венгерским, чешским, русским, немецким, румынским... Женат, двое детей... Выполнял особые задания Центра в Венгрии, Германии, Австрии, Болгарии... Делу партии предан. Хладнокровен, решителен, легко сходится с незнакомыми людьми... общителен.., сосредоточен... Пожалуй, кандидатура подходящая. Вы с ним отработайте все детально, потом и я побеседую. Однако прежде давайте подумаем вместе, как он попадет за кордон?
— У нас есть на Днестре окна, товарищ комкор, но после днестровских событий они усилили охрану границы. До чего дошли — голубей, случайно залетевших с нашей стороны на тот берег, сбивают — почту ищут. Так что лучше не рисковать.
— Значит, через третью страну?
— Да... Этот путь медленнее, но зато вернее. Рисковать мы не имеем права.'
— Ну хорошо... Готовьте Фаркаши... Над кодовым именем подумали?
Выбор псевдонима или кодового имени был не таким простым делом, как могло показаться непосвященному. В Центре строго придерживались неписаного правила, согласно которому кодовое имя должно включать хотя бы один инициал имени или фамилии разведчика.
— Подумал, товарищ комкор. Предлагаю псевдоним Тараф.
— Красиво звучит. Тараф — Фаркаши — четыре буквы одинаковые. А это слово что-нибудь означает? Я впервые его слышу.
— Это название народного молдавского оркестра, товарищ комкор.
— Ну и отлично, пусть будет молдавский псевдоним. Будем надеяться, что Фаркаши станет работать как целый оркестр. И вот еще что... — Старик заглянул в папку, лежащую чуть поодаль. — В Протягайловке сейчас ведет расследование Трофимов КРО [42] Вы с ним свяжитесь.
42
КРО — контрразведывательный отдел.
IX
Федоровский, уединившись в своем кабинете, просматривал газетную полосу, когда принесли свежую почту. Писем, как всегда, было немного, он сразу заметил конверт с румынской маркой и торопливо надорвал его. Письмо было от Новосельцева. Содержание письма, замаскированное немудреным шифром, сводилось к тому, что фирма, как он называл второй отдел генштаба, недовольна тем, как освещаются днестровские события во французской прессе. Больше того, руководство фирмы полагает, что антирумынская пропаганда после убийства в Сороках шестерых безработных усилилась, и потому требует принять соответствующие меры.
Редактор спрятал письмо в ящик письменного стола и задумался. Сообщение Новосельцева не явилось для него неожиданным. Он и сам не хуже, а даже лучше, чем в Бухаресте, понимал, что реакция совсем не та, на которую рассчитывали.
Материалы о днестровских событиях в его газете практически остались незамеченными: французы ее вообще не читали и даже не знали о ее существовании; среди русской же эмиграции она не пользовалась популярностью, о чем красноречиво свидетельствовал мизерный тираж, который не подняла даже «исповедь бывшего чекистского генерала Агабекова». Правда, тут не обошлось без «помощи» этого старого солдафона генерала Миллера, сменившего Кутепова на посту председателя РОВС.