Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра
Шрифт:
Генерал Рышкану недовольно нахмурил брови.
— Господин Маймука, позвольте вам напомнить слова Николае Титулеску [40] . Он сказал, что в интересах государства каждый честный румын должен ограничивать свои потребности мамалыгой с луком. Хотя я и не полностью разделяю его политические взгляды, но под этими словами подписываюсь обеими руками Прекрасно сказано! Я полагаю, что эти люди пришли к нам сюда не для того, чтобы вкусно есть и сладко спать. Ваше предложение перевести их в тюрьму заслуживает внимания. Надеюсь, арестантов в наших тюрьмах еще кормят? — Он с улыбкой взглянул на жандармского полковника.
40
Николае Титулеску — известный политический деятель Румынии либерального толка.
— Так точно, господин министр, — полковник вскочил со своего места.
— Вот видите... На первых порах и эти беженцы вполне могут обойтись тюремным пайком.
— Позвольте мне высказать свое скромное мнение, — поднялся советник судебной палаты Ионеску-Дырзеу. — В связи с днестровскими событиями возникает своего рода юридический казус. С юридической точки зрения, эти люди нелегально перешли румынскую государственную границу и подлежат за это правонарушение уголовному преследованию в установленном порядке. Кроме того, все иностранцы у нас разделены на десять категорий, о чем уважаемые господа хорошо осведомлены. К какой категории отнести этих людей, еще вчера являвшихся подданными другого, более того, враждебного нам государства?
— Я полностью поддерживаю вашу точку зрения, господин советник, — произнес министр. — Закон надо уважать, это ясно каждому, но нельзя же ему следовать слепо, не так ли? К нам пришли не просто иностранцы, а наши соотечественники, братья со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Наш священный долг — предоставить им кров, хлеб, работу, землю... со временем разумеется. А пока, полагаю, следует установить для них карнеты [41] , такие же, как были введены для беженцев из Советской России в 1919 году.
41
Карнет — специальное удостоверение на жительство.
— И строжайшее наблюдение после того, как они будут выпущены, господин министр, — добавил Маймука. — А посему разрешить им селиться только в тех местах, где имеются жандармские посты.
VII
Весть о ночном происшествии на берегу Днестра, обрастая слухами, взбудоражила Протягайловку. Едва серый зимний рассвет неохотно поднялся над селом, как возле неказистого саманного дома с красным, потрепанным солнцем, ветрами и дождями флагом собралась большая толпа. Люди оживленно переговаривались, хотя никто толком ничего не знал. Некоторые из тех, чьи дома стояли ближе к берегу, слышали выстрелы и видели, как люди при свете прожекторов бежали на тот берег. Эти очевидцы и оказались в центре всеобщего внимания, снова и снова повторяя свой рассказ и сопровождая его новыми подробностями.
Здесь собралось почти все взрослое население Протягайловки. Не было только председателя сельсовета Данилэ Мунтяну, председателя колхоза Костаке Гонца и секретаря партийной ячейки Степана Чобу. Отсутствие начальства в такой момент было трудно объяснимо и давало поводы для пересудов. Одни говорили, что их ночью срочно вызвали в район, другие — что их след простыл: сами видели, как они подались за Днестр. Пересуды мгновенно прекратились, когда на улице показались все трое. Скорым шагом, почти бегом, приближались они к сельсовету. На крыльцо вскочил Данилэ Мунтяну. Длинная кавалерийская шинель делала его худую высокую фигуру еще выше. Он молча, хмурым, испытующим взглядом, будто ища кого-то, оглядел притихшую толпу и высоким голосом начал:
— Граждане сельчане, колхозники нашего славного колхоза, носящего имя нашего незабвенного героя! Вопрос: кто кого — или мы кулаков, или они нас, решен окончательно и бесповоротно, но классовый враг не дремлет. Он еще не добит и оказывает бешеное сопротивление. Классовая борьба, как учит нас товарищ Сталин, обостряется, враг не сложил оружия. Сегодня ночью он произвел еще одну наглую вылазку, обнажив свое кулацкое, вражеское нутро. Сегодняшней ночью бежала к своим боярским хозяевам кучка кулаков-мироедов. Не великаз потеря, скатертью дорога. Однако советский корабль не тонет, наоборот, он с каждым днем плывет дальше, к светлому будущему
Советская Молдавия — это яркий путеводный маяк для наших угнетенных братьев по классу на той стороне Днестра. В ответ на наглую кулацкую вылазку ответим ударным трудом на всех фронтах, повысим трудовые темпы, перевыполним план хлебозаготовок! Гидра мировой контрреволюции на всем земном шаре...
— Эй, Данилэ, погоди об этой самой... гидре. — Из толпы вышел невысокий плотный крестьянин. — Ты лучше ответь, чем я кормить своих детей буду, у меня их, ты знаешь, четверо. Налог я сдал. Все, что полагалось. Остальное, стало быть, мое. Оказалось, нет, не мое. Говорят, сдавай еще, а то хуже будет. А куда уже хуже? — он развел руками и оглянулся на стоящих рядом крестьян, ища поддержки.
Толпа возбужденно загудела.
— Ты же не хуже меня знаешь, Сава, сколько хлеба эти мироеды, пившие нашу кровь, прятали от советской власти. В землю закапывали, пусть гниет, лишь бы не дать рабочим и крестьянам. Думали задушить голодной смертью. Вот у Мирона Чеботаря тридцать пудов откопали...
— Так он же кулак из кулаков, этот Мирон,— не отступал Сава, — а я в середняки записан. Все, что полагалось, сдал, ничего не прятал.
Председатель сельсовета еще сильнее нахмурил брови.
— Ты мне эту кулацкую агитацию не разводи. Стране нужен хлеб, нашему героическому рабочему классу, который, не щадя сил, выполняет пятилетку в четыре года. И точка. Наш колхоз, носящий славное имя Григория Ивановича Котовского, должен выполнить план хлебосдачи, хоть разбейся. И точка. Я понятно говорю?
Мунтяну устремил на Саву недобрый взгляд красных от бессонной ночи глаз. Сава выдержал этот взгляд и продолжал.
— Я бы, может, и сдал бы больше, да нету. Участок выделили бросовый, много ли с него возьмешь? Не то что некоторым, я о тех говорю, кто за Днестр подался. Работаю в колхозе не хуже других, это все знают. Разве это справедливо, люди добрые? Куда же вы, советская власть, раньше смотрели? Может сейчас, когда эти побросали дома и участки, мне дадут хороший участок?
— Ох и хитрый же ты мужик, Сава, как я посмотрю, — председатель скривил рот в усмешке. — Сразу свою выгоду ищешь.
— А что, он правильно говорит,— раздалось со всех сторон. — Участки выделяли абы как без разбора, что лодырю, что работящему все одно.
Председатель колхоза Костаке Гонца, стоявший позади Мунтяну на крыльце, вышел вперед, поднял руку, призывая к тишине.
— Спокойно, товарищи! В настоящий момент, когда...
Однако его перебил визгливый женский голос.
— Когда кооперация будет работать? — женщина средних лет в цветастом платке протискивалась сквозь толпу поближе к начальству. — Это что ж получается? Раньше, при царе, перекупщики-спекулянты нас обманывали, которые из Тирасполя да Одессы приезжали, и теперь, значит, то же самое? Никифор, заготовитель кооперативный, залил глазищи винищем, пьянствует, забыли, когда трезвым его видели. А перекупщики только этого и ждали. Сдается мне, перекупщики-спекулянты его нарочно спаивают.