Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра
Шрифт:
— Надо же все-таки хоть немного и мозгами раскинуть. — Федоровский поерзал на стуле, хотел что-то добавить нелестное для этого красавчика, но сдержался. — Неужели вы всерьез считаете, что в Париже мужчины не убивают своих любовниц? Причем здесь моральный развал советского студенчества? Банальное убийство из ревности. Выбросьте в корзину, чтобы не смешить читателей, которых, между прочим, у нас все меньше и меньше. Посмотрим, что еще вы отобрали. Ага! Снова о болезни Сталина. «Несмотря ни на какие опровержения большевистской власти, совершенно несомненно, что советский диктатор болен не только тяжело, но даже смертельно. Дни его сочтены и жить ему осталось в лучшем случае месяцы. По заявлению профессора Зондека, у Сталина рак горла...»
— Не пойдет, можете и это бросить в корзину.
— Разрешите спросить — почему? — вежливо осведомился секретарь. — По-моему, весьма любопытно...
— Это по-вашему, а по-моему — нет. Сколько раз мы его уже хоронили, не припомните? Во всем нужна мера, мой дорогой. Читатель должен верить каждому нашему слову. Да он нас с вами переживет, дорогой Жорж.
«Тебя-то уж точно, старый хрыч», — с тоской подумал Жорж, которому не терпелось поскорее покинуть опостылевший кабинет и присоединиться к коллегам, чьи громкие голоса и смех доносились через неплотно прикрытую дверь.
— Может быть, вас это сообщение заинтересует? — Жорж порылся в папке. — Из Бухареста.
— Из Бухареста уже есть, надо полосы смотреть, — проворчал редактор. — Что там, покажите.
Секретарь передал ему сообщение телеграфного агентства Гавас. «Бухарест, 18 янв. После заседания Совета Министров Румынии представителям прессы было сделано следующее официальное коммюнике о событиях в Сороках в ночь на 9 января 1932 г.: «Военный министр и министр внутренних дел, изучив доклад, представленный командиром I пограничной бригады генералом Марковичем и сорокским судьей Присакару, пришли к убеждению в полной невиновности пограничников».
— И давно вы, Жорж, прячете от меня эту телеграмму? — голос редактора не сулил ничего хорошего.
— Да зачем мне ее прятать? — удивился Жорж. — Вы же сами, господин редактор, распорядились ничего о сорокском деле не давать. И правильно, между прочим, сделали. Подумаешь, прикончили несколько жидокоммунистов. Зелика беда! Я бы их всех...
Одутловатое, бледное от постоянного пребывания в помещении лицо Федоровского побагровело. С не вязавшейся с его грузноватой фигурой стремительностью он вскочил и забегал по кабинету
— Да разве дело в этих шести, как вы их изволите называть, жидокоммунистах? Неужели вы не понимаете? Прискорбное, если не сказать больше, происшествие произошло в самом начале переговоров в Риге между Румынией и Советами. Оно объективно на руку большевикам [27] . Левая печать подняла невероятный шум вокруг этого дела, она поливает грязью наших румынских друзей. Мы призваны дать достойный отпор коммунистическим инсинуациям. Идет большая политическая игра, мой дорогой, — глубокомысленно изрек Федоровский. — И это коммюнике разоблачает большевистские происки. Ведь из него явствует, что убили этих перебежчиков не пограничники, а кто-то другой, например, контрабандисты-переправщики. Взяли деньги и ухлопали, это у них бывает. Ну ладно, идите и передайте Спиридонычу, чтобы дал в номер. Пусть наберет покрупнее.
27
В ночь на 9 января 1932 г в предместье Сорок Бужоровке были зверски убиты шесть молодых людей — безработных. Согласно официальным данным властей, молодые люди были советскими шпионами и пытались перейти Днестр; несмотря на трехкратное предупреждение пограничников, они не остановились. Тогда пограничники были вынуждены применить оружие. В действительности же они были с помощью контрабандиста заманены в ловушку и расстреляны далеко от границы выстрелами в живот и грудь, т е. в них стреляли спереди. Преступление оккупантов вызвало широкий протест среди трудящихся Бессарабии, а также за рубежом 22 января в Париже состоялся митинг рабочих, заклеймивший в принятой резолюции это преступление.
Власти воспользовались событиями в Сороках для расширения зоны осадного положения вдоль Днестра до 50 км.
Отослав Жоржа, Федоровский в ожидании остальных полос взялся за письма. Он один за другим вскрывал конверты и, бегло просмотрев письмо, разочарованно откладывал в сторону. Ничего интересного почта не принесла. Конверт с надменным профилем румынского короля он приметил не сразу — он оказался в низу пачки. Парижский адрес редакции был отпечатан по-французски на машинке, обратного адреса не значилось. Письмо же было написано от руки по-русски. Он сразу узнал аккуратный каллиграфический почерк Новосельцева.
«Уважаемый Владимир Павлович! Имею большое удовольствие и радость приветствовать Вас в прекрасном Париже из своего захолустного далека. Давно от Вас не было весточки. Вашу уважаемую газету читаю постоянно, и не только я, но и наши общие друзья, которых вы хорошо знаете. К сожалению, некоторые из них сейчас уехали за границу по делам фирмы по распоряжению директора и не имеют возможности читать Вашу газету. Вы понимаете, надеюсь, что их отъезд связан с событиями, которые сейчас происходят далеко от Кишинева и Парижа, Думаю, что там, где они сейчас находятся, им удастся увеличить количество подписчиков Вашей газеты в Бессарабии.
Известные Вам торговые переговоры представителей нашей фирмы, судя по всему, окончатся безрезультатно, так как наши контрагенты запросили слишком высокую цену. Уступки со стороны нашей фирмы могут привести к падению акций, которые и так упали на несколько пунктов. Поэтому в ближайшее время руководство фирмы предпримет важные меры в целях поднятия акций. Желательно, чтобы вы прислали своего представителя для личного участия в делах.
Ваш искренний и преданный друг» [28] .
28
На совсторону переброшено несколько опытных агентов с заданием подготовить крупномасштабную политическую акцию, связанную с советско-румынскими переговорами в Риге Предполагается широкое освещение этой акции в печати Срочно присылайте в Кишинев своего сотрудника.
Федоровскому не составило большого труда расшифровать подлинный смысл внешне невинного письма. Случалось, что его кишиневский «друг» прибегал и к более сложной шифровке.
Федоровский еще раз внимательно перечитал письмо из Кишинева, спрятал его в сейф, снял телефонную трубку и назвал телефонистке номер. Услышав ответ своего собеседника, не называя себя по имени, тихо сказал:
— Добрый вечер, месье Клюзо. Нам необходимо встретиться. Да, желательно сегодня. — Получив утвердительный ответ, он продолжал: — Надеюсь, не изменили своим вкусам? Отлично, тогда пообедаем в «Медведе». Да, это -русский ресторан на площади Дюпле, мы там уже бывали. Вам понравилась кухня, особенно пельмени.
Федоровский быстро спустился на первый этаж, попросил Спирндоныча тиснуть еще одну первую полосу, сложил ее и спрятал в карман. На улице он поймал такси; шофер оказался русским, и ему не пришлось объяснять дорогу. У входа в ресторан Федоровского, как старого знакомого, почтительно приветствовал огромного роста бородатый швейцар, обряженный в сапоги и красную косоворотку, подпоясанную широким кушаком. Федоровский уже привык к стилю а ля рюсс, который эксплуатировали в целях рекламы предприимчивые рестораторы, однако не мог сдержать улыбки. Он занял столик подальше от площадки, на которой в живописных позах расположился цыганский оркестр. Еще издали Федоровский заметил элегантную фигуру входящего в зал Патрика Клюзо и помахал ему рукой. Принесли отпечатанное на русском и французском языках меню, и Клюзо сосредоточенно углубился в его изучение. Федоровский молчал, не решаясь оторвать француза от важного занятия.