Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра
Шрифт:
Озадаченный Кучеренко молчал, не зная, как и что ответить. Собравшись с мыслями он мягко произнес:
— Леонид Павлович, так мы же милиция, такими делами не занимаемся. Вам лучше в музей обратиться.
— Милиция всем занимается, — со значением ответил священник.
— Кажется, Леонид Павлович, раньше вы о нас были несколько другого мнения.
Мардарь только вздохнул, снова полез за носовым платком, приложил его к полному округлому лицу и смущенно пробормотал:
— Вы уж извините, грешен... А икону в музей я сам отнесу.
Необычайный посетитель замолчал, что-то обдумывая.
— Ну тогда, Петр Иванович, я благодарственный молебен в храме отслужу... в честь милиции. Если вы, конечно, не возражаете.
— А чего мне возражать, святой отец, — улыбнулся подполковник, — дело ваше, мы в церковные дела не вмешиваемся.
Когда дверь за Мардарем затворилась, капитан с удивлением произнес:
— Занятный поп. Первый раз слышу, чтобы по милиции молебен справляли.
— И я тоже первый, — согласился Кучеренко, — только не поп, товарищ капитан, а священник. Такие вот дела, молодой человек.
И снова углубился в изучение лежащего перед ним уголовного дела. Оно только начиналось.
ЕВГЕНИЙ ГАБУНИЯ
По обе стороны Днестра
I
Поздним вечером, а по сельским понятиям уже глубокой ночью, в окно хаты Василия Мугурела постучали. Стук был не сильный, осторожный и настойчивый. Первой его услышала жена. Она испуганно вскинула голову, но ничего, кроме смутно белеющего в темноте окна, не увидела. «Никак со сна почудилось», — с облегчением подумала она, но стук повторился, на этот раз погромче. Тревожным лаем залилась собака. Лежащий рядом Василий, который вечером пришел от своего закадычного приятеля Тимофте Болбочану изрядно навеселе, как ни в чем не бывало продолжал громко похрапывать.
— Эй, Василе, да проснись наконец, стучат, неужели не слышишь? — жена ткнула его в бок.
Василий недовольно что-то проворчал и отвернулся.
— Да проснешься ты, пьяница несчастный, — рассердилась она не на шутку и стала тормошить мужа.
Тот наконец открыл глаза, еще ничего не соображая с похмелья.
— Стучится кто-то в окно, — испуганно прошептала жена.
— Да ну тебя, совсем рехнулась, старая... — он хотел добавить кое-что покрепче, однако замолчал, прислушиваясь. В окно действительно стучали.
Кряхтя и проклиная на чем свет стоит незваного ночного гостя, Василий нехотя слез с супружеского ложа, подошел к окну и прильнул к особенно холодному после сна стеклу, чтобы разглядеть, кого это черти принесли среди ночи. Сквозь подернутое морозным узором стекло белело чье-то лицо.
— Кто там? — спросил он недовольным хриплым голосом.
— Свои, мэй, открывай, не бойся.
Голос показался знакомым. Никак Григорий. Неужели он? Минуло, считай, уже с десяток годочков, как Григорий, младший брат, подался на ту сторону. Первое время до Василия доходили слухи, будто брат сначала сильно бедствовал на той стороне, а потом и вовсе о нем ничего не стало слышно. Как в воду канул. Василий уже стал забывать о младшем брате. Своих забот хватает. И вот на тебе, объявился.
Василий отодвинул засов, отворил дверь и увидел, что брат не один. Рядом с ним темнела фигура человека пониже ростом. Василий высунулся в проем двери, чтобы оглядеть улицу. Стояла глухая, темная ночь. Ни в одном доме не светились окна. Улица, как и все село, спала глубоким сном. На него пахнуло холодом, он зябко поежился. «Март скоро, а весной и не пахнет. Ну и суровая зима выдалась, давно такой не было. И лед на Днестре до сих пор стоит, да еще какой! На каруце, загруженной кукурузой, проехать можно. Выдержит. Да где же она, эта кукуруза? — горько усмехнулся он своим мыслям. — Придет же такое в голову».
— Заходите в дом, — коротко пригласил Василий и еще раз бросил взгляд на пустынную улицу.
Братья обнялись. Жена тем временем уже успела зажечь трехлинейку, и при ее свете Василий рассмотрел младшего брата. Григорий раздался в плечах, заматерел, из юноши превратился во взрослого мужчину.
«Постарел, однако, да и чего удивляться, сколько лет не виделись». Григорий, угадав, о чем думает брат, с усмешкой произнес:
— Что смотришь, и ты тоже не помолодел, — он окинул взглядом комнату, хотел что-то сказать, но промолчал.
— Да что же вы стоите, садитесь, гости дорогие, — спохватилась Домника. Она бросила укоризненный взгляд на мужа. — Почему не приглашаешь, хозяин ты или нет?
— Был когда-то хозяином, — неопределенно отвечал Василий.
Его разбирало тревожное любопытство, но он не решался спросить вот так, с порога, откуда вдруг среди ночи возник Григорий, да еще и не один. Василия больше беспокоило не внезапное появление брата, а именно то, что пришел не один. Весь облик незнакомца, его бегающий взгляд, неопределенная улыбка на смуглом морщинистом лице вселяли смутное беспокойство. Едва спутник Григория произнес несколько слов, как Василий понял: «Не из наших мест будет. Зачем пожаловали? — не давала покоя тревожная мысль, — однако спросить он все еще не решался. — Сами скажут», — рассудил Василий и обратился к жене:
— Угощай дорогих гостей, Домника, небось, проголодались с дороги, да и согреться не мешает.
— И то правда, давно пора, — засуетилась женщина.
Вскоре на столе появились миска с мамалыгой, лук, тарелка с солениями и графин вина.
— Вы уж извините, больше ничего нет, — смущенно сказала хозяйка, приглашая гостей к столу. — Чем богаты, тем и рады. Время такое.
Она не пояснила, что именно она подразумевала под временем: то ли конец зимы, когда припасы кончаются, то ли совсем другое, о чем сказать в присутствии незнакомого человека не решилась.
— Да чего там... — Григорий жадно оглядел стол. — Мы понимаем... Не так ли, Марчел? — обратился он к своему молчаливому товарищу.
Тот ничего не ответил, лишь кивнул. Первый стакан выпили, как водится, за встречу после долгой разлуки, и гости набросились на еду. После второго их лица порозовели, скованность, царившая в первое время за столом, исчезла. Василий еще раз извинился за скудное угощение и добавил как бы в свое оправдание:
— Да разве я один так живу? Считай, почти вся Протягайловка. Трудные времена наступили, дорогой брат. Очень трудные. Не знаю, чем все и кончится. Ну, а у вас там как? — он взглянул на Григория.