Клуб Колумбов
Шрифт:
— Это рябушка, — тихо сказал Анд. — Не будем её беспокоить. Ты только проходи здесь каждый день — и сообщи мне, когда выведутся маленькие рябчики. Я запишу себе. Зная, сколько дней она высиживает, можно будет рассчитать, когда она села на яйца. Известно также, через сколько дней после выхода из яиц молодые рябчики поднимутся на крыло. Смотри только, чтобы кто-нибудь не разорил гнездо.
Сказав это, Анд углубился в лес, и Ля потеряла его из вида.
Постояв несколько минут на месте, Ля подивилась, как терпеливо и самоотверженно самочка рябчика высиживает своих ребятишек: ведь она рисковала
Вбежав на опушку, Бобик поднял голову, увидел девочку и, радостно тявкнув, понёсся к ней.
«Чутьём нашёл! — успела только подумать Ля. — Сейчас зачует рябушку…»
Тут Бобик подбежал, вскинулся передними лапами ей на грудь. Ля хотела схватить его за шею, но пёс, вообразив, верно, что и она ему обрадовалась, хочет поиграть с ним, — отскочил в сторону и, делая на бегу круг, помчался прямо на рябушку.
Крик замер в груди Ля. Пёс, двух шагов не добежав до сидящей птицы, сделал большой прыжок… и проскочил сквозь жерди осека.
Бобик перескочилчерез рябушку, явно её не заметив и не причуяв.
Поражённая Ля, едва опомнясь, побежала к опушке, чтобы увлечь за собой пса. У неё шибко билось сердце, и она никак не могла взять в толк, — почему пёс не зачуял птицы? Ля увела Бобика в деревню и привязала его там на верёвку.
Случай этот — хорошая иллюстрация к краткому сообщению Колка, что гнездящиеся на земле птицы, садясь высиживать, не смазывают, как обычно, свои перья жиром из кобчиковой железы, что у них над хвостом, теряют запах и так становятся «неслышимками» для чутья зверей. Иначе сколько наседок и высиживаемых ими на земле яиц погибало бы от собак, волков, лисиц, хорьков, горностаев…
Хитро устроена птичья жизнь! Бывает, — против них даже у зверей ни к чему чутьё.
Разве звер о логам заказано ходить в лес вдвоём с птицел о гами? А может быть, Вовк случайно встретился с Ми в лесу, — об этом нам ничего не известно. Ми рассказала только, что, когда они дошли до Малой полянки, Вовк вдруг схватил её за руку, прошипел страшным голосом: — «Тишшше!» — и показал пальцем на какого-то серенького зверька, перепрыгивающего с дерева на дерево по направлению из глубины леса к поляне. Зверёк, верно, не заметил колумбов, потому что совершенно открыто уселся на одной из верхних веток последней на опушке сосны, изогнулся и задней лапкой быстро-быстро почесал себя за ушком.
— Кто это? — шёпотом спросила Ми.
— Белка такая.
— Что, я не знаю, думаешь, что белки рыжие летом бывают! — рассердилась Ми. — Разыгрываешь! И хвост не такой.
Хвост действительно был не такой пушистый, как у белки, но в общем-то зверёк походил на белку — зимнюю, когда они серые бывают.
Не успел Вовк ответить, как зверёк добежал до конца ветки и метнулся в воздух. Он широко растопырил лапки и плавно пронёсся через полянку до высокого осинового пня. Приземлился на его стволе в самом низу, — летя через поляну, он потерял, конечно, высоту, — и сейчас же винтом, винтом вокруг ствола побежал вверх. Тут только я увидела на пне круглую чёрную дырку. Это было дупло, и зверёк исчез в нём.
— Я же тебе говорю, — уже не шёпотом сказал Вовк, — что особенная такая белка — летающая. Так и называется: летяга, полетуха. Понимаешь: это целое открытие! Редкий у нас туземец. Давай платок.
— Я думала, — рассказывала Ми, — он с ума сошёл от радости. Сдёрнул у меня с головы платок и побежал на поляну. Я испугалась и пустилась за ним: мало ли что человек может натворить в таком состоянии!
Вовк полез на высокий пень. Я стояла внизу и видела, как из дупла высунулась усатая мордочка с большущими задумчивыми глазами. Повертела круглой головой и втянулась обратно.
Вовк долез до дупла, держась ногами и одной рукой за ствол, другой скомкал мой зелёный штапельный платочек — хорошо, что он не мнётся! — и заткнул им дырку. Потом быстро соскользнул вниз и гордо объявил, с трудом переводя дыхание:
— Ну, теперь попалась! Будет сидеть тут, пока мы не сбегаем за нашими. Помчали!
Запыхавшись, мы примчались в Лысово, но никого там не застали, кроме Пафа и случайно задержавшегося Анда. Паф, конечно, отказался пойти помочь нам: у него же своей работы полно, а Анд, конечно, пошёл.
Прибежали назад на полянку. Смотрим, — мой платок по-прежнему торчит из дупла. Я обрадовалась: боялась, что белочка его сгрызёт.
Мы с Андом остались внизу, а Вовк полез, вытащил из дырки платок, приставил к ней прихваченный из дому мешок. Тут Анд принялся колотить сучком по стволу. По их расчёту, оглушённый зверёк должен был выскочить из дупла и попасть в подставленный мешок.
Но зверёк не давал о себе знать.
Ещё постучали. Никого! Тогда Вовк говорит:
— Слушай, Ми, — наверняка у тебя есть карманное зеркальце. Дай мне, — погляжу, где она там прячется, — глубоко ли дупло?
А Анд ему:
— Стой! Я всегда беру в лес зеркальце, насаженное на ручку. Это моё изобретение: глядеть, что в гнёздах у дуплогнездиков.
И он протянул Вовку маленькое круглое зеркальце на палочке.
Вовк убрал мешок и ввёл зеркальце в дупло.
— Никого! — смущённо сказал он. — Что за чертовщина! — И соскользнул на землю.
Анд расхохотался: уж очень был у Вовка глупый вид.
— Тоже мне!.. — разозлился Вовк. — А ты понимаешь, как она оттуда исчезла? Чтобы вылезти, она должна была вытолкнуть платок.
— Тонкая мысль! — насмешливо сказал Анд.
— А ты объясни, попробуй! — налетел на него Вовк и так сердито поглядел при этом на меня, будто я была виновата в том, что летяга исчезла.
— Очень просто: недомыслие, — спокойно сказал Анд. — Держи зеркальце и лезь опять к дуплу.