Клуб Колумбов
Шрифт:
Мы стараемся описать разные случаи в Стране Неведомой письменно. Ведь это лучший способ общения с современниками, а с потомками — единственный. Письменность — основа всей человеческой культуры.
Жизнь надо рассказать письменно: только так она дойдёт до всех людей. А это надо уметь, это не так-то просто. Вот мы и учимся.
У записанного рассказа — пером ли, карандашом или красками — свои законы. Их-то мы и стараемся постичь. Мы поняли уже, что описывать надо так, чтобы читателю было видно всё, о чём рассказываешь. А это может получиться, только
А уж как это у нас получилось, — судить не нам. Мы уж сто раз обсуждали. Больше не можем.
Ре остановилась: ей послышался за деревьями чей-то плач.
Прислушалась. Сомнений быть не могло: кто-то тоненько плакал, отчаянно, с надрывом. Как мог попасть сюда ребёнок, ещё чуть рассвело, кругом дремучий лес, рядом — болото. Но именно со стороны болота и слышался плач — отчаянная мольба о помощи, крик, понятный и без слов.
Не раздумывая, Ре бросилась через густой елушник — на помощь.
Не доходя до болота, елушник вдруг кончился. С опушки открылся широкий вид на кочковатую равнину, поросшую мхом, травой и мелкими корявыми сосёнками. Местами виднелись пятна очень яркой, светло-жёлтой травки. На одном из таких пятен что-то шевелилось, и оттуда нёсся тоненький голосок, почти свист, — теперь Ре показалось — птичий.
Но только что хотела Ре ступить на трясину, как совсем близко от неё за деревьями раздался низкий звериный рык. Ре невольно отпрянула назад в елушки. Писк тоже сразу смолк.
«Что делать? — быстро подумала Ре. — Может, это медвежонок? Медведица не хочет, чтобы я подошла к нему. А если это — ребёнок — и просто напугался зверя?»
И вдруг она вспомнила, что только что рассталась с Андом. Он пошёл по тропе и, верно, был ещё недалеко. «Вдвоём отпугнём медведицу и спасём малыша!»
Ре бросилась назад через елушки и через минуту уже была на тропе. Отбежав по ней шагов сто, она остановилась, набрала полную грудь воздуха и крикнула что было силы: «Андр-рей! Эй!»
Так было звончей, чем кричать просто «Анд!»
— Чего вопишь? — совсем близко и откуда-то сверху ответил голос Анда.
Через минуту всё выяснилось. Анд залез высоко на дерево: хотел посмотреть, что там в большом гнезде из сучьев.
Анд быстро слез, и они побежали к болоту.
Тоненький голосок опять кричал, переходя в свист. А когда Анд и Ре вышли на трясину, раздался страшный рык. Большой зверь как будто хотел отпугнуть отсюда людей.
Анд и Ре вооружились толстыми суками и стали разглядывать то, что шевелилось на светлом окне трясины.
— Да это же уши! — вдруг прошептала Ре. — Длинные уши! Но как сюда мог попасть ослёнок?!
— Понял! — сказал громко Анд. — Лосёнок попал в окошко трясины, а лосиха нас пугает. Пошли! Она ничего нам не сделает.
И правда, когда они стали подходить к отчаянно пищащему малышу, большой горбоносый безрогий зверь вышел из чащи, но приблизиться к ним не решился и только всё время издавал низкий не то рёв, не то рык, казалось идущий у него из самой утробы. Это действительно была лосиха.
Её лосёнок провалился в болото и увяз в нём до половины тела. Горбоносенькая голова его с длинными ушами напоминала голову ослёнка, но, когда Анд вытащил его, — для этого потребовалась вся его сила, — всякое сходство с маленьким ослом у лосёнка исчезло: так высок он был на своих тонких ногах.
— Вот глупыш! — сказал Анд, продолжая обнимать лосёнка за шею. — Убежал, верно, от мамы, вот и попал в дыру. Мама-то отлично переходит трясины, а ты… Так и погиб бы, если б не Ре. Кланяйся, кланяйся ей, — благодари! — И Анд несколько раз наклонил голову лосёнка. — Маме-то твоей никак было не вытащить тебя из болота.
Анд и Ре вдвоём потащили дрожащего, слабенького лосёнка, — видно, он давно уже погрузился в болото и совсем выбился из сил, пытаясь выкарабкаться из него. Анд вёл его за шею, а Ре поддерживала сзади под крошечный, твёрдый хвостик. Доведя до твёрдой земли, отпустили его — и ногастый телёночек сразу зашатался и опустился на мох.
Анд и Ре отошли в сторону и стали смотреть, что будет дальше.
Замолчавшая теперь лосиха долго не решалась выйти из леса и приблизиться к своему детищу. Но материнская любовь пересилила даже страх перед людьми: она подошла, носом подняла телёночка с земли и тихонько увела его в чащу.
— Боб! Боб! Да Бобик же! — сердито кричала Ля. — Пошёл домой! Слышишь? Фу, какой ты недислипи… как его? — недисциплинированный!
У неё даже язык заплёлся, — так она волновалась. Вчера, расставляя в лесу ловушки на мышей, она наткнулась на какую-то птицу, с шумом вырвавшуюся у неё из-под ног. Под птицей в небольшой ямке оказалось восемь в бурых крапинках яиц. Сейчас Ля вела Анда в лес — показать ему гнездо. За ней увязался Бобик — большой деревенский пёс. Нельзя же было допустить, чтобы он, увязавшись за ними, разорил птичье гнездо.
Бобик внял уговорам, только когда сердито прикрикнул на него и замахнулся Анд, поджал хвост и побежал обратно в деревню.
Гнездо было близко от опушки леса. Не доходя до него нескольких шагов, Ля сказала шёпотом:
— Вот тут, у самого осека, у изгороди. Под пятой парой колышков, у маленькой осинки с такими лопоухими листьями. Видишь?
Анд долго всматривался — и наконец увидал совершенно неподвижный глаз. Этот глаз помог увидеть клюв, потом голову, потом всю птицу: её оперение удивительно сливалось с лесной землёй.