Клуб любителей фантастики. Анталогия танственных случаев. Рассказы.
Шрифт:
Я вернулся к своей лежанке, выстланной пряной травой. Замерли кругом фиолетовые деревья под фиолетовым небом, и море вдали лучилось фиолетовыми бликами.
"А может быть, так даже лучше?
– думал я.Может быть, нас уже когда-то схематизировали? И не один раз. Еще разок схематизируют - подумаешь, беда большая! От этого не умирают".
Мне понравилась мысль, что Пупов, великий схематизатор, сам уже был прежде схематизирован. А кто помешает и мне со временем изобрести такой аппарат? И тогда я схематизирую мир, схематизированный Пуповым. Надо
На опушке леса я залег и стал наблюдать.
Столбы фиолетовых лучей возносились к облакам и лились оттуда на остров неиссякаемым дождем. Аппарат наращивал мощь. Пуповы стояли в самом фиолетовом пекле и порой казались призрачными дрожащими язычками пламени. Боги огня? Или его жертвы?
Будто под рентгеном просвечивали их кости, черепа...
Пупов пригляделся к своей спутнице:
– Ты похожа на схему из учебника анатомии.
И вмиг лучом спалил ее в маленькую куколку, поднял с земли и сунул во внутренний карман пиджака.
...Я пришел в себя - через несколько часов или дней?
– и огляделся. Вокруг все было по-старому: заросли, дюны, море.
Ни Пуповых, ни аппарата я с той поры не видел.
...Иногда мне приходит в голову вздорная мысль: а что если Пупов схематизировал меня? И вас? И всю Землю? И всю Вселенную?
Нашим схематизированным мозгам все кажется обычным, непостигаемо сложным. Но Пупов своим всевидящим оком измерил до дна пространство и время. И мир для него открыт и понятен, как заводная игрушка...
Ну и скучно ж ему жить на свете!
Зера ИБРАГИМОВА
ПИСЬМО
Слова говорят или слишком рано, или слишком поздно.
Вы поняли смысл этой фразы из старого фильма раньше, я - позже. Вы, как всегда, правы. Слова говорят или слишком рано, или слишком поздно.
Но я скажу вам то, что хочу сказать, чтобы переломить смысл этой фразы.
Я слишком поздно сказал вам свои слова, но я знаю, что вы можете перекрутить себя, преодолеть и выбросить из своей души то, что должно исчезнуть из вашей жизни, и потом снова подняться и снова стать самой собой. Поэтому я и говорю вам то, что хочу сказать.
Человек должен сам носить в себе бога. Если в душе его нет, его ничем туда не вложить: ни мессой Баха, ни реквиемом Моцарта, ни "Тайной вечерей" Леонардо да Винчи. Или он есть в человеке, или его нет. Поэтому никогда робот с его тремя законами роботехники не будет человеком. Никогда для робота не будут звучать эти слова из Библии: "Сильна как смерть любовь". Никогда для него не будет "ревность как ад тяжка". Никогда он не узнает, что "стрелы ее - стрелы огненные". Поэтому никогда робот со всей его самоотверженностью и преданностью не будет человеком. Потому что никогда он не скажет тому, кому причинил боль и кто его презирает: поцелуй меня.
Робот с его тремя законами роботехники никогда не поступит непорядочно по отношению к человеку, но мужчины часто поступают непорядочно по отношению к женщине. И я тоже не устоял
Когда я приехал на станцию, я увидел там четырех женщин. Три из них прошли мимо меня, не задев, но четвертая вошла в меня так, что я видел ее и тогда, когда ее не было рядом со мной. Я не знаю, что такое любовь с первого взгляда, но я слышал о ней и, наверное, чувство, охватившее меня можно назвать так - ведь три женщины были для меня как манекены, и лишь четвертая была живым человеком, чьи мысли я хотел знать, чье мнение было для меня важно, в чью душу мне хотелось проникнуть, чьей руки - коснуться. Поэтому я не устоял и совершил подлость, которую не совершил бы робот. Я не смог отказаться от возможности прикасаться к вам, вас обнимать и с вами разговаривать, стремясь узнать то сокровенное, что составляет вашу душу.
И я все это получил.
Вы ласкали меня и говорили мне свои самые затаенные мысли, которые не расскажешь человеку, каким бы близким он ни был, потому что вы рассказывали роботу, а робот не передаст другим ваши сокровенные мысли: передав их, он нанесет вам вред и тем нарушит первый закон роботехники. Все ваши слова и ласки не предназначались мне, они предназначались роботу, и когда мне становилось нестерпимо тяжело, я говорил вам: поцелуй меня.
Я слишком поздно понял, что вы испытали, узнав, что я не робот, а человек.
Вы правы. Это был не безжалостный, бессмысленный эксперимент; это было просто глупо, очень глупо направить человека под видом робота в маленький коллектив и назвать всю эту глупость исследованием возможных вариаций взаимоотношений людей и андроида; изучением реакции человека на робота, который живет и работает с ним под одной крышей, реакции человека на искусственный интеллект, внешне максимально приближенный к нему. Как глупо! Правда, еще большей глупостью было бы направить в коллектив людей робота, назвав его человеком.
Робот никогда не будет человеком.
Но вы человек. И вы можете перекрутить себя и выбросить из своей жизни то унижение, которое испытали, узнав, что слова, которые предназначались роботу, слушал человек.
И ваша нежность, которая не была нужна никому из людей, вас окружавших, которую вы отдали роботу, зная, что он будет хранить молчание, подчиняясь первому закону роботехники, всю вашу нежность вы отдадите мне. Она мне нужна, без нее мне больно, и, как тогда, когда вы считали меня роботом, я говорю вам: поцелуйте меня.
Вы, как всегда, правы. Никакой сложной техникой, никакими ухищрениями науки не создать Пушкина. Тот, кого искусственно создали в той повести, которую мы все так бурно обсуждали, не был и бледной его тенью. Это было совсем другое существо, в которое вложили знания о Пушкине. Да, это было очень глупо считать, что достаточно вложить в искусственный интеллект все знания о той эпохе, все произведения, письма, рукописи, рисунки Пушкина, и можно будет возродить его личность.
Робот никогда не будет человеком.