Клуб Мефисто
Шрифт:
— Это редкая ракушка?
— Отнюдь. Можете запросто купить такую через Интернет у какого-нибудь посредника, благо их тьма-тьмущая.
Следовательно, вычислить убийцу по ракушке дело почти безнадежное. Вздохнув, Джейн убрала блокнот.
— Их очень много на Средиземном море, — прибавил профессор.
Джейн посмотрела на него.
— На Средиземном?
— И на Азорских островах.
— Простите. Я не совсем в курсе, где находятся Азорские острова.
Он взглянул на нее с недоверием. Затем подозвал знаком к одному из шкафов с выставленными на обозрение многочисленными раковинами и заметно поблекшей картой Средиземноморья.
— Вот, — сказал профессор и ткнул пальцем в карту. — Это острова к западу от Испании. И Pisania maculosa распространена по всей этой области, от Азоров до Средиземноморского бассейна.
— И больше нигде? Например, в Америке?
— Я же вам очертил район их распространения. А те ракушки, которые я показывал, — они из Италии.
Джейн некоторое время молча разглядывала содержимое шкафа. Она и не помнила, когда последний раз смотрела на карту Средиземного моря. В конце концов, ее миром был Бостон, а за пределами штата для нее уже была заграница. Почему морская ракушка? И почему именно эта?
Тут ее взгляд остановился на восточной части Средиземного моря. На острове Кипр.
«Красная охра. Ракушка. Что же убийца пытается нам сказать?»
— О! — проговорил фон Шиллер. — Не думал, что сюда еще кого-то занесло.
Джейн не слышала шагов, хотя полы кругом были скрипучие. Она обернулась и увидела паренька, незаметно подошедшего сзади. Наверняка студент-дипломник, судя по мятой рубахе и линялым джинсам. Он и правда походил на студента: очки в толстой черной оправе, бледное лицо. Парень так и стоял, не проронив ни слова, и Джейн было подумала, уж не немой ли он.
Потом он все-таки заговорил, но так сильно заикаясь, что слушать его было сущей мукой.
— П-п… профессор фон Шиллер. П-п-пора з-з-закрываться.
— Мы уже заканчиваем, Малькольм. Я только хотел показать детективу Риццоли кое-какие экземпляры Pisania. — Фон Шиллер положил ракушки обратно в коробку. — Я сам закрою.
— Н-н-но это же мои…
— Знаю-знаю. Надо же, стоит дожить до седых волос, и тебе уже не могут доверить даже какой-то растреклятый ключ! Видишь ли, мне еще нужно разобрать бумаги на столе. А ты, может, пока проводишь детектива? Обещаю, я сам все закрою, когда буду уходить.
Парень колебался, силясь, как видно, подобрать весомые возражения. Но в конце концов только со вздохом кивнул.
Джейн убрала пакетик со своей ракушкой поглубже в карман.
— Спасибо за помощь, доктор фон Шиллер, — сказала она.
Но старичок уже зашаркал к шкафу, намереваясь вернуть коробку с ракушками на место в ящик.
Парень не сказал ни слова за все время, пока провожал Джейн к выходу, ведя ее темными выставочными коридорами мимо оказавшихся в застекленных ловушках животных; он шел и молчал, и только скрип его кроссовок по деревянному полу нарушал царившую кругом беспробудную тишину. «Не самое лучшее местечко он выбрал, чтобы скоротать воскресный вечерок, — подумала Джейн. — Да еще в компании всяких ископаемых и засушенных бабочек».
Выйдя из музея в ранние вечерние сумерки, Джейн направилась прямиком к стоянке, шаркая подошвами по мерзлому затвердевшему снегу. Но на полпути она замедлила шаг, остановилась. И оглянулась на окутанные мглой здания, на лужи света от уличных фонарей. Вокруг ни души — ни единого шороха.
«Успела ли Ева Кассовиц заметить перед смертью, как к ней подкрался убийца?»
Джейн ускорила шаг и, держа ключи наготове, чуть ли не бегом устремилась к своей одиноко стоявшей машине — других на стоянке уже не было. Только сев за руль и закрыв за собой дверь, она почувствовала некоторое облегчение. «С этим делом нервы совсем стали ни к черту, — подумала она. — Даже на стоянку иду с таким чувством, словно у меня за спиной сам дьявол».
Так и дышит в затылок.
19
1 августа. Фаза луны: полнолуние.
Прошлой ночью во сне со мной разговаривала мама. Ругала. За то, что я такой непослушный. «Я научила тебя всем древним обрядам, только зачем? — спрашивала она. — Чтобы ты их не уважал? Всегда помни, кто ты. Ты избранный».
Я и не забывал. Разве можно? Она еще в детстве рассказывала мне предания наших предков, о которых Манефон Себеннитский[16] во времена Птолемея Второго писал: «И предали они города наши огню. И ввергли народ в жесточайшие тяготы. И вели они войны, возжелав истребить все наше племя».
И в моих венах течет священная кровь охотников.
В эти тайны не был посвящен даже мой бестолковый и беспамятный отец. Родителей моих связывали чисто практические отношения. А маму со мной — узы, которые простираются через века и континенты и крепчают в моем сознании с каждым погружением в сон. И вот она мной недовольна.
Так что сегодня же вечером отведу в лес козу.
Она подходит покорно, потому что еще не знает, какова на вкус человеческая жестокость. Луна светит так ярко, что я и без фонаря вижу, куда идти. Сзади слышу, как растерянно блеют другие козы, которых я выпустил из загона, но за мной они не идут. Их голоса стихают по мере того, как я забираюсь все глубже в лес, и теперь я слышу только собственные шаги и поступь козьих копыт.
Когда мы заходим уже довольно далеко, привязываю козу к дереву. Животное чувствует, что будет дальше, и, когда я раздеваюсь догола, начинает блеять. Становлюсь на колени на мох. Ночь прохладная, но дрожу я от предвкушения. Вскидываю нож, и заклинания слетают с моих губ так же легко, как и раньше. Славлю бога нашего Сифа — повелителя моих предков. Бога смерти и разрушения. Не одну тысячу лет направлял он наши десницы, вел нас от Леванта[17] до земель финикийских и римских во все уголки земли. И теперь мы везде и всюду.
Кровь брызжет горячим фонтаном.
Но вот все кончено — спускаюсь голый, в одних только ботинках, к озеру. В лунном сиянии вхожу в воду и смываю с себя козью кровь. Из воды выхожу очищенный и воспрянувший духом. И только одевшись целиком, чувствую, как сердцебиение наконец унимается и на плечи опускается тяжкое бремя усталости. Я готов заснуть прямо на траве, но не смею: я до того изможден, что, боюсь, не смогу проснуться до рассвета.
Тащусь обратно к дому. Поднимаюсь на холм — и вижу ее. Лили стоит на краю лужайки, точно призрак с отливающими лунным светом волосами. И смотрит на меня.