Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева
Шрифт:
буквально наказ суровый не воспринимал. Вернее, долгое
время не воспринимал. Точнее… ммм, нет, кратко не выходит.
Придется сообщить сначала, что пять, шесть лет
последних жена Светлана в ласках своего супруга
коротконогого особо и не нуждалась, не то чтобы пресытилась
конкретным безотказным ванькой-встанькой, нет, вообще
запросы изменились, потребности другими стали, вместе с
трубой, отнятой грубо во время первой несчастливой
беременности,
непременно, паровоз, зверюгу жуткую из зоосада, родник
иссяк, источник пересох, и для разрядки гормональной этой
крикливой и нечистоплотной дуре теперь вполне хватало
одной хорошей оплеухи.
Такая перемена драматическая.
Ну, а поскольку на триединство Игорькова никто не
покушался, он, в силу некоторых, уже сложившихся привычек,
стереотипов, иногда скучал, тень набегала на чело, синели
склеры, зрачок сливался, растворялся в радужке, и ехал он
тогда в спортзал Химпрома и долго истязал там грушу,
покорную судьбе, давно надежду потерявшую с крюка
сорваться и (не до жиру) хотя бы на ноги упасть, заставить
маму вспомнить гада в перчатках кожаных.
Увы.
Коллективное же скотство аппаратных
междусобойчиков как-то не радовало, деревенское ли тут
происхождение сказывалось, натура скрытная, характер
замкнутый, мешало что-то, в общем, и от всех этих потных,
водных, сибирских, финских процедур с девчонками из
секторов учета на утро следующее лишь голову тянуло
отстегнуть и бросить на фиг в корзину для бумаг, то есть, на
пиво с водкой нажимал как правило Игорь Ильич.
(Кстати, зам по идеологии недавний Олег Курбатов
любителем большим совместных омовений был, его и взяли
на площадь в дом красивый как специалиста, да развернуться
не успел на новом месте, поперли, когда вдруг выяснилось,
настучал проворный кто-то, что последний Ленинский
субботник отметил он, отправив два студенческих отряда
месить цемент ударно на объектах своего гаражного
кооператива. И правильно, тому кто чисто работать не умеет,
разве доверишь ответственный участок.)
В общем, без искры, без поэзии жил Жаба, пузырь
початый сосуды расширяющей настойки спирта на дубовых
щепках держал за створкой шкафа полированного в кабинете,
мрачней, угрюмей становился от весны к весне, собака и есть
собака — глаза пустые, желтый клык, а съездил в семьдесят
восьмом на фестиваль всемирный молодежи, и, нате вам,
сюрприз, вернулся, нет, нет, другим не став, таким же в
общем-то животным большеротым, но
там, вдалеке от Родины, утраченный как-будто бы навеки к
жизни интерес.
Те же дискотеки идиотские. Ну, мало ли какие
рекомендации спускают сверху. Всемерно поддержать…
направить… включиться… мобилизовать… И ладно, вызвал
кого надо, вручил что следует, а сам на полигон стрелковый
училища военного командного валить мишени поясные,
палить из калаша. Он, нет же, сам лично кампанию возглавил,
руководил, идею смотра не просто так одобрил, а деньги, и
немалые, сумел пробить, и даже лично посетил мероприятие,
то есть заехал пару раз во время конкурсной недели, а на
закрытие со всеми прибыл — третьими-вторыми и даже в зал, в
фойе, то есть, из спецбуфета пару раз с ухмылкой
благосклонной выходил.
Конечно, понимал, как там, на корабле, в карибских
звездных водах — кофе с молоком, здесь не получится, пусть
даже этот дискжокей шалмана политеховского, курчавенький,
и был похож, да, вылитый Игнасио Кевлар, товарищ
переводчик. Один в один, только глазенки голубые, но в этом,
черт, какой-то даже свой был цимус.
И тоже дискотека ухала. Открытие кубинское
(парилка, но с чухонской сухой баней не сравнить. И так, по
письмам если и постановлениям судить, не одному лишь
Жабе показалось). Короче, музыка играла, свет рожу делал
синей, а рубаху красной, и все свои, все равные, и Игорек
даже ходил в круг общий, переминался там с блестящей
ряхой.
Нормально. Одно хреново, в баре только ром,
папашиного первача не слаще.
— Пойдем, — позвал Игната, — ко мне в каюту. Еще одна
бутылка белой, пшеничной есть в заначке.
Вел выпить, больше ничего.
Разве мог знать, что повторится. Все повторится, как
тогда, в семидесятом, среди снегов и сосен, в топке темной,
душной и железной, его опять возьмут за рукоятку, штырь,
рычаг, единственный покрытый нежным эпителием, а не
коростой носорожьей орган.
Перед отплытием еще часок успели у Игната дома
провести. И все.
С тех пор услышать стоит этот Бони М.
Хач, хач, хач, хач.
И сразу себя видишь шашалычником косматым с
цыпленочком румяным, желтым, тепленьким на вертеле.
— Значит "Икаруса" не надо? — уже шутя, прощался с
Кузнецом Тимоха, — в "Пазик" вполне поместитесь?
— Должны. А вот в Москву, — отважился на дерзость
дискоклуба президент, — пожалуй, лучше на "Икарусе".