Клубничный блеф. Каван
Шрифт:
— И видимо, он до сих пор не закончился, — хмыкает Таллия.
Я широко улыбаюсь.
— Я здоровый мужчина и люблю секс.
— Гадость, — кривится она.
— Тебе просто попадались идиоты, которые не смогли показать, насколько это приятно.
Таллия моментально краснеет от моих слов. Интересно она краснеет везде? Краснеет ли её киска, когда она смущается?
— Дело не в идиотах. Дело во мне. Я девственница.
Воздух застревает у меня в горле, и я кашляю.
— Ты что?
— Девственница. Мне комфортно.
— Петтинг?
— Закроем тему, — шипит она.
— Мастурбация?
— Каван.
— Куннилингус?
— Прекрати!
— Минет? Отсос? Анальный секс? Дрочка члена? Липкие трусики?
Практика на бананах?
— Боже мой. — Таллия становится настолько красной, что закрывает лицо руками. Я сдерживаю хохот. Вау, да я счастливчик.
Не тронута. Не заклеймена. Не изнасилована. Не влюблена.
Свободна для меня. Чёрт, это потрясающе! Я, конечно, предполагал, что у Таллии скудный опыт, но даже мечтать не мог о том, чтобы она оказалась чёртовым клубничным десертом только для меня. Куда внести пожертвования, чтобы сюрпризы для меня не заканчивались?
— Ты вульгарен, — обвинительно шипит она.
— Я мужчина.
— Ты вульгарный и высокомерный придурок. Почему вы все считаете, что секс так важен? Что это? Культ извращенцев? — возмущается она себе под нос.
— Нет, это не культ извращенцев, а стечение обстоятельств.
— Конечно. Ты заставляешь девушек спать с тобой.
— Ни разу, — отрицательно качаю головой. — У меня есть схема, и я следую только ей. Когда я вижу женщину, и она мне нравится, то делаю пару шагов: покупаю ей выпивку, говорю комплимент или взглядом показываю, что я свободен, и она может быть со мной любой. И тогда женщина решает. Если я вижу положительный ответ в её глазах, но страх показаться доступной, то я иду в атаку. Если нет, то я иду дальше.
— Почему мимо меня не прошёл? Я уверена, что никакого положительного ответа в моих глазах не было, — замечает Таллия.
— Ты права, там был только страх. Но когда страх исчез, и ты поняла, что я не так уж и опасен, то в твоих глазах несколько раз появлялись положительные ответы. Я пошёл в атаку.
— Не было такого! Это всё чушь. Ты выдумал себе это и веришь в него, но не слышишь меня. Я не заинтересована в тебе, — злобно цедит она.
— И глаза снова говорят: «Борись за меня», — улыбаюсь ей.
Таллию выводит из себя правда. Я не отрицаю, что сначала она была абсолютно холодна ко мне, но не сейчас, не в эту минуту.
— Послушай, Таллия, это не означает, что я изнасилую тебя или же заставлю силой быть со мной. Это просто правда. Ты заинтересована во мне, а я боготворю тебя. Ты мой ангел, и я буду следовать за твоими крыльями.
— Которые хочешь оторвать.
— Даже если и так, то я спрячу их и буду
Потом будет проще. Тебе не нужно скрывать своё влечение ко мне. Я никогда не сделаю тебе больно. Обещаю. Я не заставлю тебя спать со мной, пока ты сама этого не захочешь. Я не монстр. По крайней мере, не с тобой. Я знаю, что не подхожу тебе. Я тебя недостоин, но это не умаляет моего желания хотя бы разговаривать с тобой и смотреть на тебя. У меня богатая фантазия, и она всё сделает за тебя. Только будь собой, вот и всё.
Таллия замирает и даже не дышит. Она переваривает мои слова и ей сложно поверить в то, что я не нападаю на неё. Спасибо сукам из клуба, которые настроили её против меня. Хотя я не был с ними таким, какой я с Таллией. Она для меня особенная. Она моя. А они были лишь средством получения удовольствия и поддержания моего мужского эго. Мужчина готов ждать столько, сколько потребуется, но только ради определённой женщины. И для меня это Таллия.
— Я всё жду, когда ты набросишься на меня, — шепчет она.
— Как зверь? — спрашиваю, бросая в рот кусочек лепёшки, и её взгляд замирает, наблюдая, как я жую. Это злит меня. Я не знаю, кого убить из её прошлого, потому что она явно голодает и по собственной воле.
Таллия пропускает мой вопрос, продолжая игнорировать позывы своего тела. Я же слышу, как урчит её живот.
Отламываю кусочек лепёшки и протягиваю ей. Она смотрит на него, как на яд. В её глазах появляется животный страх.
— Кто это был? — тихо спрашиваю её.
Таллия поднимает свой взгляд на меня и сглатывает. Я продолжаю протягивать ей лепёшку, а её рвёт на части от желания поесть и настоять на своём. Идиотизм.
— Моя мама, — едва слышно выдыхает она и отворачивается от моей руки.
Я кладу лепёшку на тарелку и пересаживаюсь к ней на диван.
Таллия отодвигается от меня.
— Расскажи мне. Что не даёт тебе поесть, Таллия? Что? — настаиваю я. Кладу ладонь ей на спину и чувствую, как она резко выпрямляется. У Таллии и без того превосходная осанка, но сейчас в её позвоночник словно металлическую палку вставили.
— Я не могу есть такое, — говорит она, показывая на стол, заставленный едой.
— Тебе не нравятся приправы? Но их здесь нет. Они стоят отдельно.
— Я не знаю, вот в чём дело. Я не знаю этих вкусов, — в её голосе появляются панические нотки. Губы начинают дрожать, а глаза блестят от стыда.
— Это как?
— Сложно объяснить.
— А ты попробуй это сделать. Я пойму тебя, — мягко убеждаю её.
Она прикидывает в голове можно ли мне довериться в таком щепетильном, по её мнению, деле, а затем в её взгляд становится уставшим и потерянным.