Клуша
Шрифт:
– Интересно, интересно, – Клава листала фотографии Алины в "Вконтакте"..
Со школьных времен девушка изменилась. Вот у нее светлые волосы, темные к корням, и розовая помада на губах, она фотографирует себя в зеркало со сложенными уточкой губками. А вот она обнимает памятник воинам-красноармейцам, павшим в войне против империалистов. Вот Алина уже брюнетка, дует губки ради очередного селфи на фоне, Клава присмотрелась, лыжной базы? На фотографии только снег и горы, и еще Алина в лыжном костюме. И все-таки самое главное от Клавы не ускользнуло, на всех фотографиях
Темнокожие красавцы не обнимали ее за талию в Арабских Эмиратах. Рядом с фотографией ее ног не красовались вытянутые ноги побольше в дырявых носках. И фотографий детей тоже не было. Клава незаметно для себя улыбнулась. Что ж, теперь она будет куда меньше бояться предстоящей встречи.
Напоследок Клава все-таки вспомнила, зачем брала телефон в руки, и скачала первое попавшееся приложение для изучения английского языка. Бегло просмотрев меню, она тут же закрыла его и отправилась на кухню, в поисках, чем бы перекусить.
Мария Васильевна всегда была женщиной дородной, так что Клава не сомневалась, что годам к сорока будет выглядеть как мать. От этого становилось еще горше. А чем горше, тем аппетит лучше.
Кстати… Клава встрепенулась и посмотрела на часы. Без пятнадцати пять. Через пятнадцать минут мама уже будет дома. Клава заметалась по кухне. За это время только яичницу можно пожарить. И опять выслушивать нотации, что она даже готовить не умеет, только яичницу и жарит, а яйца, между прочим, дорогие. Клава все же по-быстрому разбила шесть яиц, добавила немного молока, муки, щепотку соли. Пока грелась сковорода. Клава яростно смешивала все это в одну пышную однородную массу. В конце добавила немного мелко нарубленных помидорчиков. А в самом конце, когда уже вылила массу на сковороду, закинула сверху зеленый лук и накрыла омлет крышкой.
Мать всегда возвращалась точно по расписанию. Учительница математики в школе, она любила точность и ценила пунктуальность. А в школе ценили ее. "Всю себя детям, как же Клаве повезло с матерью" Всякий раз, когда Клава слышала эти разговоры, только пожимала плечами. Да уж, повезло.
– Опять яичница? – спросила Мария Васильевна, едва переступив порог.
– А мне нравится, – заявила Клава. Мама только плечами пожала. Скинула бежевый, который носила уже пятнадцать лет, плащ, бросила на коридорный стул тяжелую сумку.
По взгляду матери Клава поняла, что мама заметила пустую раковину и даже чуть смягчилась.
– А где Олежка? Почему не встречает бабушку?– заворковала Мария Васильевна.
– Мультики смотрит.
– Мультики? А это что? – Мария Васильевна подняла с пола крышку от кастрюли. – Ты опять дала ему крышку? Я же просила тебя этого не делать. Клавдия, сколько можно говорить, что эти крышки потом не отмоешь, что они по краям уже отбиты все. Соседи от грохота, наверное, уснуть не могут, – когда у Марии Васильевны включался режим учительницы, ее было не остановить.
– Они днем и не спят, – попыталась защититься Клава, но ее маму, похоже, жалкие оправдания дочери только раззадорили.
– Ах, не спят?! – взвизгнула она так, что Клава
Клава замерла, не понимая, что происходит. Только гулко забилось сердце.
– Еще и ребенка принесла на мою голову. Чтобы я на старости лет еще одного воспитывала.
– Но ты же и не…
– Развратница! – припечатала Мария Васильевна.
– В школе проблемы? – рискнула предположить Клава. Все-таки истерика на ровном месте выглядит странно.
– Не твое дело, – процедила Мария Васильевна и, хлопнув дверью, скрылась в своей комнате. Клава тихонько вошла на кухню, положила себе яичницу в отдельную тарелку и так же тихо скользнула в детскую.
В детстве приступы ярости у матери проходили куда хуже. Клава не могла не признать, с возрастом характер смягчился. Но когда Мария Васильевна начинала кричать, самое лучшее – не лезть под руку. Исчезнуть. Раствориться. Пусть выместит злость на ком-нибудь другом. Вот только кроме Клавы, у Марии Васильевны никого другого не было.
– Пойдем-ка, Олежка, воздухом подышим, – сказала Клава.
Олежка гулять не хотел, он хотел мультики. Но Клава постаралась одеть его как можно быстрее. Так же быстро натянула джинсы и кроссовки, и не красясь и не поправив волосы, выскользнула на улицу вместе с сыном.
Сидя на лавочке у подъезда, легко начать жалеть себя. Все старания пошли насмарку. Все, что Клава сделала за день – напрасно. Мама даже слова не сказала про чистоту на кухне, про постиранные занавески и плед. Все зазря. Ужасно захотелось пойти купить себе чего-нибудь, безделушку, мороженого. Или игрушку Олежке. За игрушку мама ругать не станет. Клава пошарила по карманам. Несколько мелких монет, хватит только на булочку для голубей.
– Может, – сказала Клава Олежке, – на курсы какие-нибудь записаться? Маникюр там, педикюр, или в повара пойти.
– Охаё! Бока греешь?
Клава подняла взгляд на Димку Выкова, сына директора обувного магазина. Парнишке осенью стукнуло четырнадцать лет, и он демонстрировал все прелести переходного возраста. На лице цвели прыщи, давно не стриженные темные волосы можно уже стягивать в малюсенький хвостик на затылке. Носил исключительно армейские штаны и безразмерные футболки с персонажами аниме. Если его помыть, вылечить прыщи, причесать и одеть в нормальную одежду – вышел бы приятный парень. Правда, еще бы пришлось заставить его говорить по-человечески и кусать ногти, но это уже дело третье.
Вот и в этот раз. Кожа у Димки блестела жирным блеском, как и волосы, зато на черной футболке красовался нарисованный мальчик, а возможно и девочка, с яблоком в руке. За спиной мальчика таилось чудо в перьях. "Тетрадь смерти" поясняла надпись на английском.
Димка ни с кем во дворе не дружил, и вообще жил не здесь, приезжал повидать отца, после того, как его родители развелись, но с Клавой иногда перекидывался парой слов. Даже предлагал ей дать посмотреть какой-нибудь аниме-сериальчик, но Клава все отнекивалась недостатком времени.