Кляча в белых тапочках
Шрифт:
Няня, открывшая мне дверь, прижимала к носу платок.
– Что случилось? – встревожилась я.
– Ничего особенного, – запрокидывая голову повыше, отозвалась няня. – Просто Масяня выпал из машины.
– Это ты называешь «ничего особенного»?! – ужаснулась я. – Из какой еще машины?
– Мама! – Из комнаты примчался целый и невредимый малыш.
У меня отлегло от сердца.
– Он хотел кататься в своем игрушечном грузовике, – пояснила няня. – Уж не знаю, чего это ему вздумалось! Полез ногами в кузов, не удержал
– Мне очень жаль, – извинилась я. – Хочешь, выплачу тебе пособие по случаю получения профессиональной травмы?
– Пустяки!
Няня быстро собралась и удалилась, мы с малышом остались вдвоем.
– Гулять пойдем? – спросила я отпрыска.
– Те-о! – смешно заревел ребенок. – Га-га-га!
– К слону и к уточкам? – перевела я. – Хорошо, договорились!
Уточки живут на пруду в соседнем парке, мы с малышом постоянно подкармливаем их хлебом. А слона подкармливать не надо, он ненастоящий – скульптурный.
Прогуливаясь вокруг фонтана с монументальным хоботным, я следила за ребенком, набивающим карманы комбинезона каштанами и желудями, и незаметно оглядывалась по сторонам.
Дело в том, что в нашем городе «Сквер со слоном» считается местом встреч граждан с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Почему – не знаю, может, потому, что в некоторых странах – например, в Америке, – слон является символом сексменьшинств. Правда, не простой слон, а розовый, но ведь это мелочи…
Однако, сколько я ни озиралась, не увидела вокруг никаких «голубых». Здоровенные дяди в трусах, гарцующие в баскетбольном загоне, походили на «голубых» не больше, чем на евнухов. Оккупировавшие качели мамаши с детьми заведомо не подходили под определение. Пара мужичков за шахматами была оправдана появлением третьего с пластиковыми стаканчиками и бутылкой крепленого вина. Подозрительно аккуратненький старичок на лавочке отпал в полуфинале – когда поднялся с таким скрипом, что стало ясно: вопрос о его сексуальной ориентации на повестке дня вообще не стоит. Даже с «Виагрой». В результате единственным стопроцентным голубым я признала лишь голубого пуделя Томми.
– Мама! Ла! – С торжествующим воплем Мася побежал к освободившейся лавочке.
Я поторопилась его догнать. У ребенка есть манера, вскарабкавшись на скамейку, бегать по ней из конца в конец, рискуя упасть или провалиться ножкой в просвет между сиденьем и спинкой.
Не сбавляя темпа, малыш плюхнулся животом на скамейку, забавно суча ножками, влез на сиденье и замер на четвереньках.
– Колюша, брось каку! – на всякий случай крикнула я.
– Кака! – обернувшись, сообщил мне Масянька.
Я подошла к лавочке и увидела эту «каку» – против ожидания, не пустую жестянку или пластиковую бутылку, а книжку. Карамзин, «История государства Российского».
– Не рви книжечку, Коля, – я забрала у ребенка толстый томик и огляделась.
Будь это какое-нибудь любовное слюнтяйство, детектив или иное легкое чтиво, я подошла бы с вопросом к мамашам на детской площадке. Но мне казалось маловероятным, чтобы обремененная младенцем женщина
– Мася, давай догоним дедушку! Дедушка от нас убегает! – чтобы оттащить ребенка от скамейки, надлежало превратить дальнейшие действия в увлекательную игру.
Мася сполз на землю и припустил за «убегающим» старичком. По правде говоря, тот двигался с такой скоростью, что его догнал бы не только мой младенец, но и колченогая черепаха!
– Извините, пожалуйста, это не ваша книга? – В последний момент подхватив на руки малыша, имеющего целью с разбегу врезаться дедушке под коленки, спросила я.
Старик поспешно зашарил по карманам в поисках очков, извлек свой оптический прибор, нацепил и сквозь толстые фиолетовые стекла поглядел на томик, который я держала в вытянутой руке.
– В самом деле, моя! – не без удивления признал он.
– Возьмите, пожалуйста, вы забыли ее на скамейке, – я протянула старичку книгу, нетерпеливо дожидаясь, пока он ее возьмет.
Плененный Масяня подпрыгивал на моем плече, отчаянно стремясь вырваться на свободу, и удерживать увесистого малыша одной рукой мне было трудно.
– Благодарю вас, – старик наконец принял Карамзина в объятия, после чего я смогла выпустить из своих объятий извивающегося Масю.
Не обратив никакого внимания на то, что его курточка расстегнулась, а штанишки перекосились, ребенок тут же унесся прочь – в самую середину пламенеющей осенними цветами клумбы.
– Позвольте представиться, моя фамилия Горобец, Василий Иванович, – церемонно поклонился дедушка.
Мне не терпелось оставить старичка и выдернуть из цветочных кущ расхристанного Масяню, торчащего посреди клумбы, как пугало – на редкость оживленное. Но убежать, оставив вежливого дедушку стоять посреди дороги в полупоклоне, было бы неприлично. Я улыбнулась и тоже представилась, надеясь, что на этом наша беседа закончится. Как бы не так!
– У вас не казачья фамилия, – с необоснованным укором сказал мне тезка Чапаева.
– Не казачья, – легко согласилась я. – Хотя казаки у нас в роду были. Мой дедушка по материнской линии. Его папа и мама были, соответственно, Максименко и Борблик.
– Максименки, – авторитетно поправил меня Василий Иванович, сделав ударение на последнем слоге. – Максименки и Борблики! Да, это славные фамилии! Настоящие казачьи! Они упоминаются в самом первом войсковом реестре времен дарения Екатериной казакам кубанских земель…
– Вы интересуетесь историей? – скорее утвердительно, нежели вопросительно заметила я.
Лично меня в это время интересовало не прошлое, а настоящее: мой Маугли вылез из цветочных джунглей на газон и в данный момент сидел на корточках перед торчащей из земли трубкой поливальной установки, старательно запихивая в нее желудь.
– А вы не интересуетесь? – спросил старичок. – Почему? Что вы знаете о своих славных предках?
– Честно говоря, меня сейчас больше волнует мой потомок, – призналась я.