Клятва Грейсона

Шеридан Миа

— Давай, Дракон, — сказала я, потянув его за руку. — Я собираюсь узнать, что ты делаешь в глубинах той темной пещеры, в которой ты так часто бываешь, — он засмеялся, следуя за мной всю оставшуюся часть пути.

Когда мы открыли дверь в каменное здание у подножия холма, Грейсон позвал.

— Хосе?

— Сюда, — услышала я голос Хосе.

Помещение, в которое мы вошли, было большим, с потолочными люками, освещавшими все вокруг солнечными лучами. По обе стороны от входа стояло несколько больших машин, за которыми находились огромные бочки из нержавеющей стали.

Грейсон подошел к ближайшей машине.

— Это сортировочная лента, куда попадает виноград, когда его только собирают.

Его сортируют вручную, чтобы удалить все нежелательные плоды, все листья, — он прошел вдоль огромного оборудования, мимо конвейерных лент и, наконец, указал на то, что выглядело как небольшой эскалатор. — Это дестеммер (это устройство, используемое для удаления плодоножек). Стебли выходят вон там, — он указал на металлическую емкость, — и возвращаются в почву виноградника, — он двинулся вперед, и я последовала за ним. — Это второй сортировочный стол, — объяснил он, указывая на другой стол, за которым могли стоять по меньшей мере восемь человек. — Он перемещает ягоды мимо рабочих, и они вручную отбирают все последние части плодоножек или нежелательные плоды, — он бросил на меня взгляд, полный обаяния и с ноткой насмешки. — Здесь, на винограднике Хоторна, мы считаем, что качество вина зависит от качества ягод. Мы тратим много времени на то, чтобы плоды были отсортированы с заботой и усердием.

Я улыбнулась ему, приподняв одну бровь.

— Не сомневаюсь. Сколько человек работало на винограднике Хоторна, когда он был в полном рабочем состоянии?

— Сто семьдесят пять.

А у Грейсона было шесть работников: только один на полный рабочий день, трое на неполный — один из которых был умственно отсталым — и двое, которые были старыми и скорее членами семьи, чем сотрудниками. Если раньше я не понимала, насколько ему тяжело, то теперь поняла.

Он показал мне ферментаторы (специализированная емкость, предназначенная для сбраживания и ферментативных процессов при производстве вина) из нержавеющей стали, а затем провел меня во вторую большую комнату, где стояло похожее оборудование. Хосе, похоже, что-то устанавливал и был сосредоточен на том, что делал. Он быстро кивнул нам, а затем вернулся к работе. Вместо бочек из нержавеющей стали в этой комнате у задней стены стояли очень большие деревянные ферментаторы. Пока он водил меня по комнате, я слушала, как Грейсон описывал различные функции оборудования, обращая внимание на его описания, но также отмечая энтузиазм, исходящий от всего его тела. Ему это нравилось. Мне хотелось отойти в сторону и просто смотреть, как он двигается, его глаза светились гордостью, а широкие плечи были расправлены. Казалось, он был полон энергии.

— Хосе устанавливает новую машину для сортировки ягод в шейкер, — сказал он. — Одна из первых вещей, которую я заказал на щедрые инвестиции Дэллэйер.

Я тихонько засмеялась.

— Хорошее вложение, похоже, — я изучала его мгновение. — Твой отец гордился бы тобой, Грейсон.

Очень неожиданно на его лице появилось выражение, которое сделало его похожим на маленького мальчика — застенчивого и уязвимого. Он засунул руки в карманы джинсов и покачнулся на пятках.

— Думаю, так бы и было, — мягко сказал он, наконец, гордо улыбнувшись в ответ. — Хочешь посмотреть, где хранятся бочки для выдержки?

Я улыбнулась и кивнула, понимая, как сильно он все еще страдает от осуждения отца. Я понимала его больше других, но по какой-то причине мне было невероятно грустно. Грейсон взял меня за руку и повел к двери в задней части комнаты. Воздух стал неожиданно прохладным, и света почти не было. Грейсон шел впереди, а я за ним по длинному цементному коридору. Когда он расширился, я увидела там ряды бочек, нагроможденных друг на друга. В воздухе стоял резкий запах дерева. Я вдохнула

в легкие влажный земляной воздух.

— Это бочки, сделанные из французской и бургундской древесины, — объяснил он.

— Хм, — хмыкнула я. — Как долго вы выдерживаете вино?

— Это вино выдерживается пять лет. Оно почти готово к розливу. Что, опять же, благодаря инвестициям Дэллэйер, теперь может произойти, — итак, вино было помещено в бочки сразу после того, как его отец заболел. Одно из последних дел, сделанных здесь, на винограднике Хоторна. До сих пор.

— Вы будете разливать его здесь?

— Будем, — сказал он, — как только прибудет моя новая машина для розлива.

— Я и не знала, что в этот процесс вложено столько сил, — размышляла я, оглядывая бочки.

— Я только что показал тебе, как обрабатываются плоды. Еще больше входит в само виноделие. Когда-нибудь я покажу тебе и это.

Когда-нибудь… и все же мои дни здесь сочтены.

Прежде чем успела задуматься об этом, я поняла, что Грейсон придвинулся ближе ко мне. Я втянула воздух, заметив выражение его лица. Даже в тусклом свете я видела огонь в его глазах. Сделав шаг назад, я вжалась всем телом в цементную стену позади меня. Его руки оказались по обе стороны от моего лица, и он наклонился ко мне. Воздух в этой комнате был таким прохладным, а его губы напротив моих казались особенно теплыми и очень мягкими.

— Ты такая теплая, — пробормотал он, очевидно, думая о том же.

Наклонившись, он провел языком по моим губам, и со стоном я открылась для него. Он поднес руки к моему лицу, а я обхватила его за плечи, чтобы не сползти по стене.

Почему его поцелуй воспламенял меня так, как он воспламенял, и в то же время расслаблял каждый мускул моего тела?

Его поцелуй был полон уверенности, его тело было таким теплым и твердым, когда он прижимался к моему. Он провел языком повсюду: по чувствительному небу, по внутренней стороне щек, по зубам, а затем вернулся к языку, словно стремясь познать каждый уголок моего рта. Я попыталась сдержать стон, который вырвался у меня из горла, но это было напрасным усилием. Прижимаясь к нему, я снова застонала, пульс настойчиво бился между ног, чувствительные соски восхитительно терлись о его твердую грудь.

Я уже целовалась с мужчинами — ну, может быть, некоторые из них были скорее мальчиками, чем мужчинами, но вдруг я поняла, что нет, меня никогда не целовали. Так, чтобы поцелуй вызывал такие чувства. Меня никогда, никогда не целовали так.

— Ты, — сказал Грейсон, оторвавшись от моих губ, — такая вкусная. Не могу насытиться тобой.

И затем, слава Богу, он снова наклонился и поцеловал меня, его язык скользнул в мой рот, а я провела руками по его стройной, мускулистой спине. Он был так прекрасно сложен, такой широкоплечий и высокий, такой крепкий. Меня пронзила дрожь от ощущения незнакомых очертаний его мужественного тела. Я хотела знать каждую его часть, каждую впадинку и твердую плоскость. Я чувствовала, как его эрекция сильно давит на мой живот, и это вызвало прилив возбуждения в моей крови.

Переместив руку вниз между нами, я провела ею по твердой выпуклости спереди его джинсов. Он дернулся, вжимаясь в мою руку.

— Кира, — прохрипел он, — я должен остановиться. Боже, помоги мне, если я не сделаю этого сейчас, то уже и не смогу.

Я задрожала. И чувствовала то же самое, почти хотела умолять его не останавливаться, взять меня прямо здесь, у этой холодной стены. Но нет, Хосе был прямо за дверью. Он мог вернуться сюда в любую минуту. Когда я отдамся Грейсону, то хочу, чтобы у меня было много времени, и я хочу, чтобы это было в постели.