Клятва и меч
Шрифт:
– А вы хорошо подготовили свои тылы, братец, – с презрением сказал король.
Генри охотно кивнул, обнаружив новые складки на своей полнеющей шее.
– У меня они всегда готовы, мой король. Никто не знает, когда ветер переменится и куда он подует.
Стефан нервно взглянул на него. Они сидели в оксфордском дворце. Со двора доносились голоса солдат, в которых легко угадывалась тревога. Недавно лазутчики донесли королю, что восставшие разбили новый лагерь вблизи Уоллингфорда и готовы там стоять хоть до Судного дня. Если король хотел битвы, то ему достаточно проехать лишь пятнадцать миль на юг. Всего пятнадцать миль!
Он
– Брат, стали бы вы атаковать войско бунтарей?
– Надеюсь, вы не имеете в виду меня лично, – усмехнулся Генри. – Все, на что я способен ныне, – это сесть с помощью слуг на коня. Что касается меча…
– Епископ, я не шучу.
– Не горячитесь, Стефан. Я все понимаю, так что не стоит так терзать свои усы.
– Ради Бога, ответьте на мой вопрос!
– Нет.
– Вы отказываетесь…
– Нет, я о другом. Я не стал бы атаковать восставших. Они собрались не сокрушить короля, а лишь для того, чтобы защитить Седого. Подождите, когда он умрет. А еще лучше – помогите ему в этом.
– Подослать к Бриану Фитцу убийцу? Фи, вы на самом деле думаете, что я способен на такие грязные дела?
Генри грустно покачал головой.
– Нет, я так не думаю. И это меня больше всего тревожит.
Он встал и направился на поиски какой-нибудь еды – брат, как всегда, забыл распорядиться об обеде. Сам же Стефан остался сидеть в кресле, продолжая отчаянно крутить кончики своих усов.
С этого дня удача окончательно покинула короля. Бриан Фитц не умер, а, напротив, стал выздоравливать, хотя чувствовал себя как никогда слабым и разбитым. И все же он хотел, несмотря ни на что, навестить войско и лично поблагодарить старых и новых друзей за помощь, но Элиза вместе с лекарями отговаривали его. Они сообщили, что несколько баронов уже приезжали из лагеря и были рады увидеть, что он поправляется. Они заверили Элизу, что войско не тронется с места, пока он не выздоровеет окончательно, даже если это займет месяцы. Не менее восьми тысяч человек будут постоянно оставаться вблизи замка. Дороги на юг и запад полностью ими контролировались, так что с подвозом продовольствия проблем не было. Более того, каждый из них мог уезжать на некоторое время домой, чтобы отдохнуть или поработать на своих полях.
Что касается Стефана, то король был сейчас не опасен. Потрясенный размерами войска восставших, он резко увеличил свою армию, но оставить Оксфорд опасался. Разумеется, он предпринимал кое-какие действия в других частях страны. В частности, ему удалось захватить город Вустер, но стоявший невдалеке замок он не осилил. Тем не менее о своей победе король постарался раструбить повсюду, забыв упомянуть, что она была одержана над невооруженными горожанами.
В июле Бриан почувствовал себя настолько лучше, что впервые приехал в лагерь восставших. Солдаты прервали свои игры в кости и бросились приветствовать нового лидера, так что сопровождавшим лорда рыцарям пришлось нелегко, ограждая его от чересчур восторженных воинов.
Бриан Фитц очень изменился за время болезни. Он потерял почти четверть своего веса. Отныне никто больше не называл его Седым – от долгой лихорадки его прежде пышные волосы выпали, оставив на затылке проплешину, подобно тонзуре монаха.
Негромким голосом лорд Бриан приветствовал армию восставших. Он поблагодарил всех – и баронов, и рыцарей, и солдат, и крестьян, что они спасли Уоллингфорд и его лично от гибели. Но более всего его порадовало, что англичане сумели показать всему миру, что клятва, данная королю Генриху I, не забыта, и даже в это смутное время осталось немало людей, сумевших сберечь свою честь и совесть.
Он не стал напоминать о тех сотнях присутствующих, которые не раз меняли фаворитов в затянувшейся борьбе за трон. Что было, то миновало. Главное в другом – даже после пятнадцати лет своего правления Стефан в глазах многих оставался узурпатором.
– Мы можем и не достигнуть желаемого, – продолжал Бриан, – но мы близки к победе как никогда. Мы не раз терпели поражения, теряли признанных лидеров и испытывали невзгоды. Многие из нас, прежде богатых баронов и рыцарей, оказались на пороге нищеты. Но мы чувствовали бы себя еще беднее, предав наши клятвы и мечи за мешок с деньгами или обменяв нашу лояльность по отношению к императрице Матильде на новые владения. Кое-кто, как водится, разбогател на войне, но большинство потеряло все или почти все. И все равно мы стали богаче, на свете ничего нет дороже чести, а ее мы не потеряли.
Он спешился и провел конец дня в армии. Его армии. Никто даже не заикнулся об этом, хотя это было ясно всем.
Следующие двенадцать месяцев прошли относительно спокойно. И все-таки это было не совсем мирное время, поскольку обе армии постоянно держали руку на эфесе меча. Но лидеры с обеих сторон не предпринимали активных действий. Они просто устали от такой жизни, все время в напряжении, в ожидании нападения – гражданская война отняла немалую часть их жизни.
Стефану и Бриану было теперь за пятьдесят. Это отнюдь не возраст дряхлости. Немало людей в Англии, подобно Варану, доживало до семидесяти, были и люди постарше. Но в пятьдесят человек уже оглядывается в поисках уютного кресла, а в холод старается быть поближе к огню и все чаще задумывается о смерти, стараясь беречь силы.
А смерть, как всегда, подстерегала того, кто о ней и не думал. Держа постоянно дверь приоткрытой, она действовала по своим, ей одной известным законам и потому избрала жертвой одного из самых молодых людей в этом повествовании.
Осенью 1151 года граф Готфрид Анжуйский следовал вдоль берега реки, возвращаясь из Парижа в свою столицу. Погода была жаркой, и каждые несколько миль пути кортеж останавливался, чтобы граф мог искупаться в Луаре. И как он ни приглашал своих спутников последовать его примеру, те вежливо отказывались, побаиваясь речных демонов.
Готфрид посмеивался над ними, и, как оказалось, напрасно.
Возвратившись домой, он слег, его охватил сильный жар. Усилия лекарей были тщетны, граф умер в своей постели. Ему было всего тридцать семь лет.
Своему старшему сыну, Генриху Плантагенету, он оставил огромное наследство, включавшее, в частности, Анжу и Нормандию. Но в Англии у Готфрида владений не было, да и сам он никогда не бывал на острове.
После пышных похорон Матильда и Генрих отправились в парк, держась за руки, как бы помогая другу другу в горе. Но если кто-нибудь из неучтивых осмелился бы приблизиться к этой оплакивающей мужа и отца паре, то услышал бы нечто ошеломившее его: мать и сын живо обсуждали достоинства одной знатной особы по имени Альенора…