Клятва, которую мы даем
Шрифт:
Она измучена. Устала и пребывает в блаженстве.
Если бы она только знала, что это только начало того, что я хочу сделать, прежде чем трахнуть ее. Как будто мой член согласен с этим, он дергается и твердеет, когда я встаю. Делаю шаг между ее бедер, она смотрит на меня, все еще пытаясь выровнять дыхание.
Я обхватываю ее сзади за шею, соединяя наши губы. Она стонет, сосет мой язык, чтобы насладиться вкусом своей влаги. Я едва представлял, как глубоко хотел бы зарыться в нее.
У нее есть я, и она даже не осознает этого, она так поглощена попытками держать меня на расстоянии,
Я хочу ее.
И я не знаю, что это значит для меня, для нас. Я никогда не был тем, кто ясно мыслит, когда на горизонте появляется что-то, чего я хочу.
— Открой, — приказываю я ей, наблюдая за тем, как ее брови хмурятся в замешательстве, но челюсть опускается, и розовые губы раскрываются для меня.
Я сжимаю ее щеки ладонью, прежде чем засунуть шелковые трусики ей в рот. Моя сперма пачкает ткань, некоторые капли все еще стекают с кружевных краев.
В глубине души я испытываю желание, которое накапливается с того самого момента, как я увидел Коралину. Это неистовый огонь, который мечется и стонет, бьется под землей так же, как под моей кожей. Это совершенно неожиданно и ошеломляюще, как будто оно не может насытиться само собой. Оно кровоточит и распространяется от прикосновения.
Солнце меркнет, и на смену ему приходят золотые искорки в ее глазах.
— Ты моя жена, Коралина Хоторн. Если я захочу покрыть себя кровью еще тысячи мужчин, чтобы защитить тебя, я это сделаю, — говорю я ей. — Они не смогут причинить тебе вред, и не ответить передо мной.
25. НАША ЧЕТВЕРТАЯ
Коралина
Никто не говорит о том, какие у него сильные руки.
Речь идет не о врожденной силе, которую они могут источать, а о чувстве, которое они могут вызвать, если их приложить к нужному человеку.
Некоторые руки могут просто существовать и вызывать эмоции.
У Сайласа такие руки.
Что лично для меня является самым прискорбным событием в мире.
Сегодня утром, пока он варил кофе, что он делает каждое гребаное утро, с раздражающей пунктуальностью наливая свой дурацкий кофейный сок34, я наблюдала за ним из комнаты Лилак.
Технически это наша комната, поскольку мы живем в одной комнате, потому что я отказываюсь делить с ним постель. Я прикушу язык и буду спать на кровати, которая стоит напротив кровати моей семнадцатилетней сестры, пока она не поступит в колледж, просто чтобы не делить с ним одну кровать. Я одержу верх.
В общем, его руки.
Было ровно пять утра, а я все еще не могла уснуть. Что не ново — я никогда не сплю, а если и сплю, то не всю ночь напролет. Мой разум будит меня в любое время, просто чтобы напомнить, какой страшной может быть темнота.
Я не была уверена, лег ли Сайлас спать или у него, как и у меня, хроническая бессонница. Иногда в ночной тишине я ничего не слышу из его спальни, а в другие ночи я слышу, как со скрипом открывается дверь его спальни, прежде чем открывается дверь в подвал, и он исчезает в своей пещере, возвращаясь
И вот сегодня утром я смотрела на него из своей комнаты, на коленях у меня лежал этюдник, и все, на чем я могла сосредоточиться, — это его руки. И мышцы спины. Они пульсируют и вздуваются при каждом его движении. Хорошо очерченные, равномерно распределенные, они проступают вдоль позвоночника и переходят в узкую талию. Золотисто-коричневая кожа испещрена тенями от солнечного света.
У Сайласа Хоторна охренительно узкая талия.
Но его руки.
Руки у Сайласа большие, с широкими ладонями и длинными пальцами, которые двигаются с неуловимой грацией, когда он готовит кофе. Вены под его кожей вздымаются, словно горный хребет, проходя по костяшкам пальцев и переходя в запястья на руках.
Они сжимают и удерживают вещи с такой силой, но с такой мягкостью, какой я никогда не видела.
От его рук у меня в животе завязывается узел.
Желание почувствовать их на себе, желание, потому что один только взгляд на них заставляет меня вспомнить его прикосновения. Каждую секунду.
Все утро я потратила на то, чтобы привести в порядок свою художественную студию к сегодняшнему благотворительному мероприятию «Света», и все, о чем я могла думать, развешивая декорации, — это его гребаные руки на моем теле и ночь в его кабинете.
Когда завеса теней скрывала нас от посторонних глаз, а наши руки исследовали опасную территорию. По позвоночнику пробегает дрожь, сердцевина сжимается, словно я чувствую, как холодный металл его пистолета прижимается к моей разгоряченной коже.
Прошло три дня.
Он спокойно позволяет мне держать дистанцию, ни разу не затронув эту тему в случайных разговорах, которые нам приходится вести, когда мы оба сталкиваемся после возвращения домой с работы. Обычно он приходит домой позже меня и всегда задает один и тот же вопрос, когда входит в дверь.
— Вы двое ели?
Лилак всегда отвечает либо «да», сообщая, что на плите осталась еще еда, либо «нет» — и тогда мы заказываем еду на вынос.
Это чертовски болезненно по-домашнему.
Они сдружились без моего согласия. Раньше я не предполагала, что это станет проблемой, потому что они такие разные. Лилак шумная, постоянно бросается в глаза своей жизнерадостной натурой, а Сайлас… ну… не такой.
Вчера я пришла домой и обнаружила их в гостиной, оба сидели на полу с шахматной доской между ними. Он пытался научить ее, в то время как она постоянно ставила телевизор на паузу, чтобы углубиться в самоанализ каждой из своих любимых сцен из фильма «Движение».
Сайлас молчал, кивая головой, пока она говорила, но не в том смысле, что игнорировал ее, успокаивая, пока она не закончит. Нет, когда она делала паузу, он задавал вопросы. И я буквально видела, как сестра загоралась, отвечая.
Нет ничего, что она любила бы больше, чем людей, которые слушали бы ее текущие теории и убеждения. Это ее язык любви.
А мой язык любви — это когда люди хорошо относятся к моей сестре.
Это равносильно тому, как если бы мужчины держали на руках младенцев. У меня внутри происходит что-то странное.