Клятва на стали
Шрифт:
Правда, я не поделился с труппой этими новостями и просто сообщил:
– Реквизит мы тоже вернули. И фургон.
Тобин запрокинул голову и восторженно хохотнул.
– Отличная работа, сударь. – Он положил руку мне на плечо и хлопнул раз, второй. К счастью, меч Дегана елозил по другому. – Отличная работа. Ты сделал нас. Потому что тогда я подумал…
– Что?
– Ну, что ты пренебрежешь сделкой.
– Пренебрегу? – повторил я. – Никогда.
– Хорошо, потому что я…
– Другое дело – пересмотреть ее, – подался я к нему.
Доброе настроение, которым сияло лицо Тобина, слилось, как вода из дырявой трубы.
– Пересмотреть? – отозвался
Актеры, пустившиеся смеяться и болтать, умолкли. Голоса стихли, и лица вновь обратились к нам.
– У нас был уговор, который мы выполнили, проведя тебя в город. Для тебя естественно ответить тем же.
– Верно, – согласился я. – Так и будет. Но вот незадача: когда мои люди отправились трясти Петира, они обнаружили, что он уже начал распродавать кое-какие ваши пьесы. Похоже, он решил, что вы не сумеете расплатиться, а даже если сможете, он поднимет процент, и вам хватит только на то, что осталось. Сволочная выходка, признаю, но таков был Петир. Помимо этого, поймите и мои затруднения. Я обещал вернуть вам все пьесы, однако на месте оказались не все. А поскольку вы, как сами сказали, выполнили свою часть сделки, я хотел выполнить свою. Но для этого мне предстояло найти остальные пьесы. – Я покачал головой. – Что мне было делать? Я не хотел вернуться с двумя третями комплекта и быть обвиненным в нарушении слова. Поэтому я направил по их следам моих людей, а одну даже раздобыл лично. Единственный нюанс в том, что мне пришлось потратить больше времени, сил и денег. Что касается людей, купивших ваши пьесы, – ну, им не хотелось расставаться с недавним приобретением. Иных пришлось убеждать.
– Убеждать? – переспросил Тобин.
– Убеждать. – Я дал этому слову повисеть в воздухе и набрать вес. Затем откашлялся. – Но добрые вести в том, что мы в конце концов преуспели. За одним исключением.
– За исключением чего?
– Того, что из-за ваших пьес я влез в долги. Задолжал моим людям. Другим паханам. – Я подался вперед и шепнул: – А мне не нравится быть должным кому бы то ни было.
– Но ты же не можешь винить нас… – Тобин вытер ладонь о штаны.
– Я могу делать все, что захочу, поскольку ваше барахло у меня. – Я надвинулся так, что он попятился. – Единственная причина, по которой я его еще не пристроил, – мое слово. И я собираюсь сдержать его. Все бумаги, которые я выудил со склада Петира, принадлежат вам. Но! – Тут я взглянул мимо него на Езака и других актеров заодно с Муйресс, все корпевшей над шитьем. – Если ты хочешь получить остальное – реквизит, фургон и проданные пьесы, – то нам придется потолковать о Джане.
Тобин моргнул раз-другой, после чего сделал глубокий вдох и взял себя в руки. Он вздернул подбородок и расправил плечи – я так и видел, как он входит в образ.
О, черт тебя побери, Тобин, не вынуждай меня врезать тебе за скотство.
Он уже изготовился заговорить, а я приноравливался, когда вмешался Езак.
– Добавь свое покровительство – и по рукам, – сказал он.
Мы с Тобином уставились на него. Даже Муйресс оторвалась от дел.
– Что? – спросил я.
– Ты слышал: покровительство.
– Воровское? – откликнулся Тобин. – Прости, братуха, но это за гранью даже для нас.
– Ты что, не слушал его? – возразил Езак, оттолкнувшись от стены. Я невольно отметил, что посох он так и держал; вспомнились слова Тобина о том, что его брат был оружейником труппы. – «Мои люди, мои воры», «другие паханы». Мы имеем дело не с каким-то вором, братуха, а с серьезным Кентом. У которого под началом бригада. – Он
– Серый Принц? – произнес Тобин, вновь оборачиваясь ко мне.
Я не стал заморачиваться расспросами, откуда Езак это вызнал. Помимо оговорок, я этого особо и не скрывал. К тому же Петир достаточно разбахвалился после наезда на меня, чтобы об этом заговорил весь кордон Мутных Вод.
– Серый Принц. – Я пожал плечами и кивнул.
– Тебе же всегда хотелось королевского покровительства, братан, – не унимался Езак. – Лучшего у меня нет.
– Да, но я имел в виду фигуру с короной, дворцом и личным поваром, – насупился Тобин.
– Наши перспективы убоги, – сказал Езак. – Без наших бумаг я не смог подать надлежащие документы министру пьес. А без этого нас не наймет ни один постоялый двор. Да и лето кончается, а это значит, что большинство таверн уже обеспечено театрами на всю осень.
– Это более чем убогие перспективы, братишка.
– Не хуже, чем снова пуститься в дорогу, – по крайней мере, мы будем защищены в пути, не говоря о перспективах в его конце. – Езак осклабился за спиной брата. – К тому же разве тебе не хочется доказать Паллиасу, что он ошибся насчет Джана?
– Ммм, – произнес Тобин. – Я всегда недолюбливал этот надутый мешок с… ветром.
Он оглянулся на труппу. Пожимание плечами, качание головами – поровну. И Муйресс, приковавшаяся взглядом к иголке с ниткой. Убедившись наконец, что все глядят на нее, она шмыгнула носом и чуть кивнула.
– Ну, значит, так тому и быть, – объявил Тобин, повернувшись ко мне. – В обмен на твое покровительство и возвращение нашего имущества – всего имущества – мы согласны отправиться в Джан и выступить ради тебя перед Принцем Пьес. Учитывая характер договоренности, я сомневаюсь, что кто-то из нас может надеяться на много лучшее. Что скажете, сударь?
Что мне было сказать? Я взял руку Тобина и преобразил захват в Замок.
– Похоже, я купил себе театральную труппу, – констатировал я.
Они возликовали.
О, Волку они полюбятся.
Актеры. Да помогут мне Ангелы.
11
Я сел в тени полога и поправил куфию, как будто узорная тряпица могла уменьшить жар позднего дня, накатывавший извне. После месяца странствий по пустошам и пустыне можно было привыкнуть, но свет никогда не гас и не менялся, не считая закатов и рассветов. День ли, ночь – неумолимое пространство не нарушалось ни облаком, ни дымкой, ни крышей, ни бельевой веревкой. Бескрайняя чаша песка и камня под такой же чашей неба и зноя. Или стужи после захода солнца. Если не брать в расчет случайное русло высохшей речки, крытый камнем колодец или ползущего жука, здесь было не на что смотреть и еще меньше дел, помимо еды, питья, сна и выживания.
То есть до сих пор.
Сейчас мы разбили лагерь на склоне, переходившем в огромную долину, дальний край которой казался лишь лиловато-бурой полоской. Под нами, как пьяная, петляла караванная дорога, в итоге упиравшаяся в ложе долины. Начиная оттуда, она расщеплялась.
Одна тропа уходила на восток, в золотые ячменные поля и темно-зеленые виноградники, ныряя среди изобилия, пока не терялась в сливавшихся деталях. Вдалеке черточкой блескучего серебра виднелся серо-белый водный поток. Крапины в серебре подсказали мне, что я смотрю на лодки и барки, сновавшие по реке Куадд, а вовсе не по одному из многочисленных, судя по слухам, каналов, которые от нее отходили.