Клятва наемника
Шрифт:
— А почему бы и нет? — Он едва взглянул на нее, углубившись в чтение какого-то фолианта.
— Но это… это может быть…
— Это просто чернила, Паксенаррион. Что же еще это может быть?
Смутившись, Пакс опустила голову. Но откуда он мог знать, что это действительно были чернила? Ведь они не могут сохраняться в течение многих лет и высыхают. А прошло действительно очень много лет, как их здесь оставили. Девушка опустила перо в бутылочку, а когда вновь попыталась что-то написать, поняла, что была права.
— Эти чернила высохли, —
Феллис отложил свой фолиант и, взяв бутылочку, наклонил ее, чтобы рассмотреть, осталось ли что-нибудь внутри.
— Мне кажется, там еще что-то есть. И вроде бы чернила не высохли, они растекаются. Гм.
Пакс молча приготовила свежие чернила. Она поставила чернильницу так, чтобы Элам тоже мог ею пользоваться.
Амберион вновь появился на несколько минут, чтобы сообщить, что он обнаружил еще более низкий вход в крепость и лошадей с мулами уже переправляют поближе к нему.
— Скоро стемнеет. Пожалуй, там и следует расположиться лагерем на ночь… Вы выйдете наружу, чтобы поужинать, или прислать еду сюда?
— Лучше мы выйдем на воздух, а заодно все обсудим, собравшись все вместе, — сказал Коннаут.
— Я думал, вы захотите поставить часовых внутри крепости.
Коннаут покачал головой:
— Не стоит до тех пор пока мы не узнаем о ней больше. Ведь это может лишь привлечь к нам внимание… Пакс, Элам, на сегодня хватит работать. Давайте пойдем поужинаем.
Лишь поднявшись со своего места, Пакс поняла, как она устала и как голодна. Девушка последовала за своими товарищами, не сказав ни слова.
В течение следующих двух дней они продолжали обследовать старую крепость. Один из воинов попытался пройти через дверной проем, освещенный серебристым светом, но тут же упал как подкошенный, не успев издать ни звука. Амберион дотронулся до его головы и сказал:
— Когда он очнется, у него будет сильная головная боль. Но зато он будет с большим уважением относиться к подобным вещам. Останьтесь кто-нибудь с ним, пока он не проснется.
Все свое время Пакс проводила переписывая рукописи. Она хотела бы побродить по крепости, чтобы самой увидеть то, о чем остальные говорили по вечерам; ей казалось несправедливым, что она все время вынуждена быть переписчиком. Но никто не догадался спросить девушку, чего она сама хочет, а высказаться вслух она постеснялась. Конечно же, ее товарищи могли спросить ее, если бы она была им небезразлична, с горечью думала про себя Пакс. В конце концов, когда один из йоменов начал описывать долгий подъем по узкому коридору на вершину горы, Пакс стало себя невыносимо жаль.
Сильно жестикулируя, он рассказывал:
— …Оттуда открывался такой прекрасный вид. На север… на запад… можно было видеть очень далеко. Конечно, там было холодно, и у меня окоченели руки и ноги. Но чего не сделаешь ради такой красоты… Впрочем, леди, вам повезло больше. Целый день вы просидели в тепле, лишь сжимая в пальцах ручку…
Не успел он закончить фразу, как Пакс не выдержала.
— “Повезло”!.. Повезло сидеть здесь целыми днями? Я бы многое отдала за то, чтобы увидеть что-нибудь кроме этих осточертевших мне свитков! Как бы вам самому понравилось проделать такой путь, а потом оказаться запертому в комнате без окон? Я уже побывала под землей и знаю, что это такое… — Внезапно она умолкла, увидев волнение на лице Амбериона и строгие взгляды высших маршалов.
Воцарившуюся тишину прервал Феллис. Он сказал как можно мягче:
— Вы могли бы сказать о том, чего хотите, Пакс. Мы думали, что для вас легче остаться здесь, чем карабкаться вверх и вниз. Ведь ваши раны еще не совсем зажили.
— Простите меня, — прошептала девушка. Сейчас она чувствовала лишь стыд и обиду. Она не будет больше протестовать. Хотя с ней, как она считала, обошлись несправедливо.
— Давайте выделим завтра время… и я покажу вам то, что вы захотите, — сказал Амберион, но Пакс показалось, что он лишь хочет утешить и успокоить ее, словно она и действительно очень больна.
Когда же Пакс последовала за Амберионом на следующий день, чтобы своими глазами увидеть все красоты крепости, то поняла, что в одном высшие маршалы были правы. Она была все еще слишком слаба, чтобы идти куда-нибудь далеко. Она заставляла себя идти, стараясь не показать виду, что ей это дается с трудом. Но когда в середине дня Амберион повернул обратно, Пакс обрадовалась. На этот раз, вернувшись, она села за переписывание списков без неудовольствия и жалоб. Вечером того же дня высшие маршалы объявили о своем решении попытаться использовать узор в большом зале.
— Мы не будем всех брать с собой. Большинство должно остаться здесь, чтобы вернуться обратно, как это и планировалось. Карты указывают на другой выход из этого каньона: через западные скалы по тропинке можно выйти на торговый путь, ведущий из Каелифета. Если перемещение, на которое мы рассчитываем, сработает, то мы вернемся и остальные тоже смогут совершить путешествие таким же образом. Ждите нашего возвращения десять дней. Адхиел утверждает, что если мы сможем правильно использовать узор, то вернемся к этому времени.
Пакс очень обрадовалась, узнав, что ее тоже хотят взять в путешествие. Высший маршал Коннаут, возглавлявший экспедицию, должен был остаться в крепости; в путь отправлялись Амберион, высший маршал Феллис, Адхиел, Белкон и она, Пакс. Под наблюдением Коннаута смельчаки взошли на возвышение, встав как можно ближе к его центру. Пакс посмотрела на Белкона. Он смущенно шепнул ей, что если сумеет, то постарается лучше отправиться сразу домой. Затем высшие маршалы стали громко взывать к Геду и Всевышнему. В общий строй голосов влилась серебристая мелодия песни Адхиела, которую он запел на языке эльфов, и пение Белкона на наречии гномов. Пакс показалось, что она услышала слабый и отдаленный звук труб.