Клятва пацана
Шрифт:
— Отшельник за район! — парировал Коля.
— Ну да, Петрович предложил ему сотку, Витя согласился. Для себя, любимого, сотка, а пацанам — хрен!
— Ты видел, как Витя брал сотку?
— Коля, я что-то не понял, ты за меня или за Витю?
— Феликс, не пыли!
— Я что, для себя стараюсь? Для всех! Петрович вон бабло из воздуха рубит, а мы вагоны разгружаем, это нормально?
— Ну так и мы видак можем поставить.
— У тебя есть три косаря?
— «Электронику» можно взять, в штуку ляжем.
— «Электроника» кассеты жует, на кассетах
— Новая «Электроника» вышла, с пультом… Всего ничего, три косаря… — сам же сказал, сам же возмутится Коля.
— В «Березке» полтора.
— Ну так боны — два к одному, если покупать. Если синяя полоса…
Феликс вдруг остановился, резко повернулся к Коле, но глянул при этом и на Кешу.
— А кто продает?
— Кто, менялы…
— Менялы! Спекулянты!.. Что ты там пел про народную дружину? — глядя на Кешу, улыбнулся Феликс.
— Ну так надо же было что-то петь!
Кеша объяснялся с опером с глазу на глаз, в коридоре вокруг них никто не крутился, но вскоре об этом разговоре знала вся школа, и до пацанов дошло. Может, зря он тогда решил приколоться над опером?
Менялы, спекулянты — социальное зло, с этим нужно бороться, но Кеша понимал и другое, Отшельник идею Феликса не одобрит. Да и Колька не очень-то поддержал друга, Кеша тоже не в восторге, отказываться они не стали, но и согласия не дали. За такую самодеятельность можно и самому попасть, и Бородулина подставить, Кеша это понимал, но домой заходил с таким чувством, будто предал друга. И с тяжестью в ногах от усталости.
Время не позднее, без четверти десять, но Коля тоже отправился домой, на сегодня у него встреча с Агнией не запланирована, да и Кеше не до свиданий, хотя Юлька на дружбу напрашивалась. И тренировка все соки выжала, и к экзаменам готовится надо, последний остался. В принципе, переживать нечего, если к экзаменам допустили, то «тройка» уже гарантирована. А допустили, потому что Витя держал их всех в узде, а там, где здоровый образ жизни, там и нормальное отношение к учебе. И скажи, что качалка не сделала Кешу человеком. Окончит восьмилетку, поступит в техникум сельскохозяйственного машиностроения, где сейчас учатся его друзья. Коля и Феликс зимой выпустятся, весной в армию, а он будет учиться дальше. И тренироваться, строить тело и ставить удар. И не нужно ему приключений с чеками, с полосками они там или без.
Дверь он открыл тихо, его никто не замечал, зато он услышал голос из кухни.
— Лида, из-за тебя одни проблемы! — сдавленно говорил Бородулин. Хотел повысить голос, сдерживался, но злость из него так и перла.
— А я тебя не просила на мне жениться!
— Да? И сынка своего не навязывала?
— Умеешь ты утешить, когда человеку плохо, — всхлипнула мама.
Кеша тихонько положил сумку на пол, разулся, поближе подошел к двери на кухню.
— А это я тебе проблему создал?
— Все, не могу больше!
Мама попыталась подняться, но Бородулин схватил ее за плечо, надавил, возвращая на место.
— Сидеть!.. И слушать!.. Забыла, как в дерьме жила?..
Кеша с угрожающим видом зашел на кухню. Маму он в обиду не даст, кто это не понял, пусть пеняет на себя.
— А вот и волчонок твой!.. — скривился Бородулин, с презрением глядя на него. — Свалился на мою голову!
Лицо красное, взгляд мутный, запах коньячного перегара ни с чем не перепутаешь.
— Мама, иди в свою комнату! — тихо сказал Кеша.
— Нет у вас тут ничего своего! — Бородулин махнул рукой, отгоняя его от себя, как муху.
— Мама! — Кеша едва сдерживался, чтобы не зарядить с ноги.
— А ты что, волчонок, зубы показываешь? А не боишься, что зубы-то вырвут?
— Оставь маму в покое!
— А то что?
— Папа!
На кухню, отодвигая Кешу, входила Агния.
— Что папа!
— Надо поговорить! — Она воинственно смотрела на отца. И на маму глянула требовательно, взглядом указав на выход.
— Лида, иди!
Она обращалась к ней по имени, но мама воспринимала это как должное. Типичная жертва обстоятельств. Или просто жертва. Терпила. Но это была его, Кеши, мать.
Агния выставила за дверь и Кешу, а сама закрылась на кухне с отцом. Бородулин ее побаивался, отругать мог только за дело, если позже положенного вернется, «двойку» получит или даже школу прогуляет, случалось и такое. По пустякам он Агнию не трогал, да она и не позволяла. И сама могла устроить отцу взбучку.
— Мама, не позволяй себя унижать! — сказал Кеша, кивком указав на закрытую дверь.
— Эдуард Васильевич не виноват! — зашептала она, чуть не умоляюще глядя на сына.
И не за себя она сейчас просила, а за мужа, которому как нечего делать попрекнуть ее куском хлеба.
— В чем ты виновата? В том, что замуж за него вышла?
— В том, что про Леню не сказала.
— Про какого Леню?
— Да был у меня… замуж звал, — мама отвела в сторону глаза. — Его за хулиганство посадили, с ножом на людей бросался, шесть лет дали. А теперь он вернулся, узнал, где я, с кем… Приходил, угрожал. Мне угрожал, Эдуарду Васильевичу… Такой стыд, сынок, такой стыд!
Маму, похоже, больше волновало, как она выглядит в глазах Бородулина, собственная безопасность на заднем плане, а ведь баклан Леня мог ее и убить, если на людей с ножом бросался. А может, и на нее.
Деревянный дом за покосившимся забором, борщевик пышным цветом во дворе цветет, дверь открыта, в сенях ведро перевернутое, вода на полу. В доме кто-то играл на гитаре, скрипела кровать, спертый запах дешевого табака.
В горнице полный бардак, на столе водка, закуска, один, без майки, бритый наголо, бренчит на гитаре, другой, патлатый, со спущенными штанами лежит на бабе, двигая тощим прыщавым задом. Кеша скривился, глядя на шлюху, которую ничуть не смущал гитарист. Она не стонала, лежала на спине с раздвинутыми ногами и тупо смотрела куда-то в потолок. Удовольствия не получала, но трахали ее как последнюю суку. И гитарист сейчас присоединится, если Кеша его не остановит.