Клятва
Шрифт:
Арон кивнул, сначала посмотрев на меня, потом на Бруклин.
— Как я слышал, они пришли ночью и взяли только ее. Сейчас она во дворце, на допросе, но дела у нее неважные. Говорят, на этот раз есть реальные доказательства.
Мы замолчали и выпрямились: мимо нас по траве шел мальчик, собиравший мусор вдоль дороги. Он ни с кем не говорил, просто шел, медленно, методично и аккуратно. Будучи из класса слуг, он знал всего один язык — англез. Если не считать произнесения Обета, в стенах нашей школы ему было запрещено разговаривать. Он
Мальчик был чуть старше Анджелины — шесть или семь лет, — с непослушными черными волосами и мозолями на грязных босых ногах. Из-за опущенной головы я не видела цвета его глаз.
Он остановился, ожидая, не будет ли у нас мусора. Взяв свой обед, я достала печенье, которое испекла моя мать, и протянула его мальчику, сначала убедившись, что никто не видит лакомства в моей руке. Я надеялась, что он на меня посмотрит, но он никогда бы этого не сделал.
Когда мальчик оказался рядом, я сунула ему в руку печенье так, словно это был мусор, оставшийся после обеда. Любой, кто это увидел, ничего бы не заподозрил.
Мальчик взял печенье, как делал это каждый день, но я тщетно ожидала от него энтузиазма или благодарности. Выражение его лица оставалось пустым, глаза опущенными. Он был осторожен… и умен. Возможно, умнее меня.
Уходя, он сунул печенье в карман; заметив это, я мысленно улыбнулась.
Мое внимание привлек голос Бруклин.
— Какие доказательства они нашли? — напряженно спросила она Арона. Новости о заключении Чейен взвинтили нервы всем нам.
К сожалению, Чейен была не одинока. Слухи об измене короне начали пускать корни, возникнув, словно вирус, и распространяясь, как чума. Измена заражала и разлагала обыкновенных граждан, поскольку власть сулила награду любому, кто сообщит о подозреваемых в подрывной деятельности. Люди отворачивались друг от друга, искали информацию против друзей, соседей и даже членов семьи, только чтобы получить благосклонность королевы. Доверие стало той роскошью, которую мало кто мог себе позволить.
А подлинные доказательства — те, что можно подтвердить фактами, а не мелочными слухами, — означали смерть.
— Они нашли у нее карты. Карты, принадлежащие сопротивлению.
Брук поджала губы и опустила голову.
— Вот черт.
Но меня это не убедило.
— Откуда им знать, что это карты повстанцев? Кто тебе сказал?
Он посмотрел на меня печальными глазами с золотистыми крапинками.
— Брат Чейен. А сдал, ее отец.
Остаток дня я провела в размышлениях о Чейен Гудвин.
Что это значит, когда отец сдает в полицию собственную дочь? Когда родитель обвиняет своего ребенка?
Разумеется, я беспокоилась не о себе. Мои родители всегда были самыми надежными, верными и преданными.
Я знала это, поскольку они всю жизнь хранили мой секрет.
Но как же другие люди? Что если восстание будет только набирать силу, и королева продолжит чувствовать угрозу?
Сколько еще родителей сожрут своих детей?
Королева
Королева Сабара накрыла колени шерстяным пледом и разгладила его крючковатыми пальцами. Она была слишком стара для сквозняков: кожа стала тонкой, как бумага; вялая плоть свисала с усталых костей.
В комнату вошли две прислужницы, низко кланяясь и говоря друг с другом тихо, словно не желая ее напугать.
Какая нелепость, подумала королева. Она была стара, а не пуглива.
Одна из служанок — новенькая — сдуру потянулась к выключателю, чтобы зажечь электрическую люстру на потолке. Вторая девушка вовремя одернула ее, ухватив за запястье прежде, чем та совершила ошибку. Ясно, что она работала здесь недавно и не знала, как королева ненавидит свет электрических ламп, предпочитая ему свечи.
Сабара внимательно следила за парой: зрение ее оставалось столь же острым, как и всегда. Девушки подбросили дров в камин и пошуровали огонь. Спустя какое-то время она отвернулась и посмотрела сквозь широкие окна на зеленые лужайки дворца.
Ей было о чем поразмышлять: на сердце лежала тяжесть, бремя страны, охваченной беспорядками… ее страны. Она не могла не думать, что случится с троном, если силы повстанцев не будут остановлены в ближайшее время. Они уже нанесли огромный урон, и ее тело страдало от видения ран, полученных ее землями и подданными.
Она не знала, сколько еще сможет выдержать такая старуха.
Но Сабара вновь напомнила себе, что выбора у нее нет. Если бы существовал тот, кто смог бы занять ее место, она бы уступила его с радостью. Горькая истина заключалась в том, что такого человека не было.
Это тело оказалось предателем, и она проклинала его, давшего лишь одного наследника — сына. Единственного скромного мальчика.
А затем она мысленно прокляла и своего сына, чье семя было более плодовитым, но у кого также не родилось дочерей.
Все они глупцы. Слабые, неспособные управлять страной… неспособные дать то, что ей требовалось.
Если бы только слухи из прошлого оказались верны! Если бы ей удалось найти Единственную, потерянную наследницу старого престола, которая смогла бы взойти на трон после нее. Но если такая девушка существовала, королева должна была отыскать ее первой. Прежде, чем ее найдут враги.
А до тех пор или пока не родится другой подходящий ребенок, она обязана оставаться у власти. Она обязана жить.
Королева пристально рассматривала слуг, которые занимались своей работой, не осмеливаясь даже взглянуть в ее сторону. Они прекрасно помнили свое место. Когда в зал стремительно вошел ее главный советник, он едва привлек их внимание.
Сабара наблюдала, как он подходит и низко кланяется, нетерпеливо ожидая, когда королева позволит ему выпрямиться.
Она изучала его макушку, оттягивая этот момент дольше, чем было необходимо, прекрасно зная, что стоять ему неудобно, потому что у старика болит спина.