Клык Фенрира
Шрифт:
— Экий ты нудный! Вот иной раз так бы и продал тебя кому-нибудь, а не могу — сам же вольную дал. Не бухти, нашел я одну штуку. Слабенькая, правда, да и материал непрочный. Только вот как она подействует на это недоразумение… Ведь и не человек, и не зверь, а незнамо что.
Граф достал из кармана браслет из двух пластин зеленого камня, вставленных в позолоченную оправу.
— И еще. Скажи-ка, сердобольный ты наш, как мы браслет на эту тварь надевать будем? Ведь загрызет же! — Граф задумчиво рассматривал полузверя, который, поворчав немного, снова убрался в угол за мешками. — Может, запустить туда Хенну,
— Да что вы, в самом деле, господин граф?! Этот разбойник ить убьет мальца! У него же кулак, как твоя кувалда, им только стенки кирпичные ломать, — возмутился Семен.
— Ну и что ты предлагаешь?
Старый солдат задумался, потеребил ус и, вздохнув, сказал:
— А давайте свою браслетку, я сам туда пойду. Может, не забыл еще человеческую речь, уговорить удастся. А не получится, так все равно как-нибудь исхитрюсь и одену браслет… А ежели грызанет… Чего уж, коли укусит, вы, ваше сиятельство, сделайте милость, пристрелите меня. Я свое пожил. Вон на старости лет даже свободным довелось погулять.
Граф долго смотрел на старого солдата, потом тяжело вздохнул и кивнул.
— Ну, это твой выбор. Только ты уж постарайся под зубы не подставляться, а то привык я к тебе. Кто ж меня поучать-то будет?
Семен немного помедлил, перекрестился и проскользнул в приоткрытую дверь. Полузверь заворочался в своем углу, но выходить не спешил. Старый солдат медленно двинулся к нему, ласково приговаривая:
— Алексей Дмитрич, батюшка, ты уж не серчай, что мы с тобой так. Ведь не со зла, для твоей же пользы. Сейчас вот браслетик на тебя оденем, и враз полегчает. А то нешто это дело — ни зверь, ни человек, а не пойми что.
Говорил Семен, явно, чтобы успокоить оборотня, приглушить человеческой речью звериную злобу. Сен-Жермен уже начал верить в безумную затею старого солдата, когда из угла метнулась тень, и от удара когтистой лапы Семен отлетел к стене и врезался спиной в мешок с мукой. Это его и спасло. Лопнувший мешок брызнул в разные стороны белой пылью. Мелкая взвесь заставила оборотня отпрянуть, он начал чихать и тереть запорошенные глаза, а Семен, охнув, разозленно заорал:
— Леха, едрени дышло тебе в сопатку! Чего творишь, прокуратор этакий!
Дальше старый солдат выдал такой забористый и цветистый мат, что граф от удивления открыл рот, а оборотень плюхнулся на пол и заморгал глазами, в которых появилось осмысленное выражение.
— Ы-ы-ы, — вырвалась из его пасти, — ы-ы-ыго угаы-ы-сся?
— Будешь тут ругаться, дубина стоеросовая! Мало, меня чуть насмерть не зашиб, так еще и цельный мешок муки испоганил! Совсем, что ли, башкой свихнулся!
Семен добавил еще пару смачных выражений, поднялся и, держась за поясницу, пошел к полузверю. Тот заворчал, но нападать не спешил.
— Давай клешню-то свою, дурень! Вон, господин граф расстарался, чтобы тебя спасти, ночь, стало быть, не спал, а ты тут граблями размахиваешь.
Не дав полузверю опомниться, Семен быстро защелкнул браслет на его запястье и отскочил к двери.
Оборотень взвыл и закрутился на месте, превратившись в размытое пятно. Через несколько минут на полу лежал голый и обессиленный Алексей.
Сен-Жермен шумно выдохнул и вытер пот.
— Вот же чертяка, давно я таких
— Ты как? — обратился он к отряхивающемуся от муки Семену.
— Да ниче. Только вот поясницу прихватило.
— Скажи Хенну, чтобы отнес парня в его комнату, напои сонным отваром — пусть поспит. А потом ко мне зайдешь, я тебе поясницу полечу.
День клонился к вечеру, но не по-осеннему яркое солнце еще заглядывало в окно и было так тепло, что в библиотеке даже не горел камин — видимо, наступило бабье лето. По этому поводу птички на улице заливались особенно весело. В такой погожий день невозможно быть сонным и разбитым, однако Алексей чувствовал себя именно так. Не радовало ни солнышко, ни теплая погода. Хотелось забиться в угол, завернуться в плед и смотреть телевизор. Да-да, именно телевизор. Восемнадцатый век со своими странностями порядком достал. Накатывала нешуточная депрессия, Алексей не помнил, когда ему последний раз было так плохо, что будущее виделось исключительно в темно-серых тонах. Без просвета и надежды на хорошее.
— Вы совсем меня не слушаете, Алексей! — укоризненно покачал головой Сен-Жермен, но в его голосе не было раздражения, только легкая грусть. Граф сидел напротив своего ученика в высоком кресле с затертыми ручками. На столике перед мужчиной стояли две чашки чая, одна наполовину пустая, а вторая полная. Алексей к ней даже не притронулся, как, впрочем, и к нежнейшим французским эклерам.
— А! Что? — Молодой человек вздрогнул и испуганно уставился на графа. Алексей действительно отвлекся и потерял нить разговора. А как не отвлекаться? За последние дни произошло слишком много, чтобы все это вот так, с ходу, переварить. А сейчас пришлось несколько раз пересказывать Сен-Жермену события минувших суток и заново переживать кошмар в подвале Розы. Да еще и объясняться, откуда взялась способность к оборотничеству. Будто Алексей сам знал! Пришлось рассказывать про сны и участие в Дикой Охоте. Почему-то это испортило графу настроение, и он стал несколько груб, но Алексей не слушал, пребывая в состоянии оцепенения.
— Похоже, сейчас разговаривать не имеет смысла, — наконец смирился граф и махнул рукой. Алексей, предчувствуя скорую свободу, радостно закивал. Он на самом деле не мог и не хотел вникать в суть разговора.
— Но сначала расскажите мне, когда все это началось? Должна же быть отправная точка, после которой вы стали замечать изменения, происходящие в вашем организме.
— Там, дома, — сглотнул Алексей. — Я с утра пошел на раскоп… — Парень сделал паузу, проверяя, понимает ли граф, о чем идет речь. — Заблудился в лесу… и оказался здесь. Меня Семен нашел.
— А изменения?
— Они начались уже здесь… В лесу, я не знаю, в моем мире или в этом, на меня напали волки. Один из них укусил за руку… Думаю, это и стало отправной точкой. Укус.
— Но когда ты попал ко мне, ран не было. Только жар.
— Я знаю, — Алексей вздохнул. — Я вообще посчитал этот инцидент сном, но изменения начались именно тогда. До этого я был совершенно обычным парнем и очень хочу стать им снова.
— Но это…
— Невозможно? Я подозреваю, но что мешает мне хотеть несбыточного? А сейчас простите, пожалуй, я пойду, отдохну.