Ключ к вечности. На солнце!
Шрифт:
– Да как все. Не чаял, не гадал. Шел мимо. И... пропал!
– Я имел ввиду на поляне, у Ключника. А не вообще...
Вовремя сообразив, что неправильно понят, скорректировал вопрос я.
– А... Вот ты про что. Выбираюсь иной раз из поселка. Хоть это и против правил.
– Поселка? – я тут же вспомнил сбивчивый пассаж Алевтины о непонятных «не злых» обитателях местного райцентра. Лично я так и не понял отношения прорицательницы к ним. Не ощущалось в ее оценке агрессии или осуждения. Но некая неприязнь все же присутствовала.
– Ну
Вот как! Поди ж ты, экий эмоциональный гурман! Фразу про счетчик я не понял совсем.
– Далеко до деревни? Чем там люди живут? Как? Кто главный?
Вопросы посыпались из меня раньше, чем я успел придумать хоть какую-то схему ведения диалога. Не превращающую общение в допрос.
Виссариона напор, впрочем, не смутил. Отвечать начал степенно, но почти сдерживая зевоту. Ясно, творческая личность. Вульгарные земные материи ему претят:
– За старшего у нас Михалыч. Мужик непростой, не всем он нравится. Но в целом, правильный. Хоть и педант. «Туда не ходи, этого не делай, не суй нос не в свой вопрос»,– в таком духе. Подъем, отбой, иди поработай, обед по расписанию.
Михалыч. Не тот ли, даритель медного алтына?
– До поселка два дневных перехода,– невозмутимо и ровно продолжил вещать поклонник битлов.– Принимают всех. Люди обустраиваются по-разному. Кто-то и с забором дружить может. Кто-то держится особняком. В каждой избушке свои погремушки, одним словом. Хотя вот избушек почти и нет. Спальни казарменного типа. Те, кто пришел «всерьез и надолго» себе сами пытаются строить жилье. Но получается мало у кого.
– А одежда откуда? Сельмаг?
– Он, родимый.– Виссарион рассмеялся, словно услышал реплику ребенка. В чем-то может, и верную, но до крайности наивную,– У Алевтины были?
– Да,– немного подивясь зигзагу диалога, откликнулся я,– она вот почему-то не спешит с передислокацией к людям.
– Говорю же. Кто-то общественник. Как тот же Михалыч. А иному одному милее. Воля, вольная воля.
– Воля? На отшибе? Впроголодь?
– На отшибе здесь понятие относительное. Как и «впроголодь». Не слышал о случаях, чтобы кто-то здесь коньки от недостатка пищи отбросил. Или от жажды. Так ты своих звать будешь? Или мне самому придется?
– А откуда ты знаешь, что я не один?
– Да по десятку признаков. Вон на ключника хотя бы глянь!– парень вытянул руку, задравшийся рукав куртки обнажил татуировку. Черная, словно обугленная восьмерка на предплечье.
Я послушно перевел взгляд. Ключник на сей раз имел четыре лика, направленные по сторонам света. Четыре лица, четыре сундука в основании.
– Извини за любопытство. Но я заметил тату. Рисунок что-то значит?
– Да. Значит,– собеседник разом подобрался. И посмурнел лицом.
– И что же?
– Значит то, что не на всякий вопрос можно ответить,– отрезал
Понятнее не стало. Но с одним, по крайней мере, я точно определился.
– Паша, бери Али, зови Алису. Айда к нам!
Глава 15. Весело веселье, тяжело похмелье
Глава 15. Весело веселье, тяжело похмелье.
Вечер выдался странным донельзя. Стоило троице моих спутников появиться, бард буквально прикипел взглядом к Алисе. После того, как я всех представил друг другу, Виссарион предпринял широкий жест. Думаю, на эффект сработал. Перед Алисой.
– Друзья! Я хочу вам сделать небольшой подарок!
«И когда это, интересно, мы друзьями-то успели стать?»
Гитарист извлек из внутреннего кармана куртки камертон. Лично я видел подобную штуку раз в жизни. В школе еще. Двузубая тупая вилка на деревянном ящичке. Скорее на пенале даже. Потому что одна короткая стенка у ящичка отсутствует. В детстве мне казалось, что ее просто потеряли по недосмотру. Или не доделали. Но нет, все так и задумано, оказалось.
В устройстве Виссариона место деревянного параллелепипеда занимает хромированный цилиндр. Точнее, наверное, стакан, поскольку запаян он лишь с одной стороны.
Подойдя к медному Ключнику, маэстро слегка ударил того вилкой. В одном месте, в другом, в третьем. Внимательно вслушивался в звуки. Вообще говоря, помнится, удары должны наноситься как раз по камертону. Специальным молоточком, с резиновой или войлочной обивкой, не помню точно. Но, по всей видимости, инструмент в руках гитариста настолько же камертон, насколько девайс на моем запястье компас. Внешнее сходство налицо. А по факту абсолютно другое устройство. Даже принцип действия иной. Настройщик неспешно обходит идола, продолжая мистическое священнодействие.
Наконец, насладившись вполне всем многообразием медной звуковой гаммы, музыкант обращается к нам:
– Господа... и дамы,– перед дамы «пауза», томный взгляд на Алису.– Получайте, пожалуйста, ваши ключи. Но не спешите распорядиться ими.
Минута, вспышка боли– и у меня вновь тату черного ключа на запястье. Виссарион пробует струны. Подтягивает колки на гитаре. Снова пробует. И снова то натягивает, то ослабляет. Добившись нужного, известного ему одному, результата, берет уверенно три аккорда, стоя в шаге от статуи.
– Щелк!
Замок сундука срабатывает, открываясь!
Пару шагов вправо, чтобы застыть перед другим ликом идола. Три новых аккорда.
– Щелк!
И еще раз, словно цыган, обхаживающий купца, звеня струнами.
– Щелк!
– Щелк!
– Обещанный презент,– довольно улыбается искусный акустический взломщик.– Сундуки открыты. Ключи остались при вас.
Очень ловко. Узнать бы еще куда приспособить те самые ключи. Ведь прежде количество ключей строго соответствовало наличию замков.