Ключ Лжеца
Шрифт:
Граф оглянулся назад на дорогу, потом приподнялся в стременах, чтобы посмотреть вперёд. Убедившись, что в ближайшую пару минут нас не потревожат, он снова сел.
– И маску. – Ни один не пошевелился. Граф приложил ладонь ко рту.
Сзади донёсся шелест, вытянулись руки и прижали к моему рту что-то тяжёлое.
– Нет! – Я начал сопротивляться, но человек впереди – высокий, как я, и с крепкими мышцами – ударил меня в живот, как раз в ту точку, которая приказывает воздуху как можно быстрее покинуть лёгкие.
Пока я сгибался пополам, они закрепили кляп и просунули кусок кожи между зубов, когда я хватал ртом воздух. Толстые кожаные ремни протянулись по моему лицу и на затылок, словно
– Поднять! – Граф махнул рукой паре тащивших меня мужиков, и с удивительной лёгкостью они вернули меня на Нора. Я сунул ноги в стремена и крепко прижался коленями. Свалиться с лошади со связанными за спиной руками – верный способ сломать себе шею.
– Нет! – Хотел я сказать. Вместо этого из-за кляпа получился лишь приглушённый крик. Человек с другой стороны от Изена поднял капюшон. Для этого ему пришлось отпустить поводья, поскольку у него была лишь одна рука. Капюшон соскользнул с лысой белой головы, бледные глаза уставились на меня с бесплотного лица, которое каким-то образом умудрилось казаться довольным, несмотря на то, что выглядело, словно кожа, натянутая на кость. Какого чёрта Джон Резчик, мастер пыточных дел Мэреса Аллуса, разъезжает с графом Изеном? Я попытался пустить Нора рысью, но здоровяк возле меня крепко держал поводья, а второй так сильно пнул меня по ноге, что та онемела.
– Спокойно! – Граф поднял руку. – Немного поздно вы решили бежать, принц Ялан. – Он невесело улыбнулся. – Вижу, вы узнали Джона. Я Альбер Маркс, а имена наших помощников значения не имеют. Важно то, что они не понимают ни слова из того, что вы им говорите, и понятия не имеют, кто вы. Я упоминаю это лишь затем, чтобы вы не тратили времени, пытаясь их подкупить, или как-то иначе сбить с толку.
Чёрт. Чёрт. Чёрт. Мэрес Аллус послал за мной одного из своих лучших заместителей. Альбер Маркс пользовался репутацией безжалостно эффективного человека. Я-то утешал себя мыслью, что между мной и графским мечом стоят любезности и королевский долг. Но настоящей угрозой стало повторное знакомство с щипцами Джона Резчика – и всё, что стояло между мной и возможностью оказаться привязанным к столу в одном из складов Мэреса, ускользнуло, когда я перестал обращать внимание на детали. Я должен был понимать, что это не граф. Говорили, что Изен коротышка, а Альбер Маркс даже на лошади, рядом с огромными подручными, под это описание никак не подходил.
– Поехали. – Альбер склонил голову и направился в сторону обочины, где с дороги в сторону уходила еле заметная тропинка. Два славянина ехали впереди, один сзади, направляя меня. Они не спеша вели меня за Альбером и Джоном Резчиком. Спустя пару минут мы скрылись среди виноградников и разделительных изгородей из боярышника.
Меня снова сняли со спины Нора, и Джон Резчик подошёл проверить мои узы. Он провёл холодной рукой с длинными пальцами по каждому из пяти ремней на моей голове – я аж содрогнулся от такого отвратительно интимного прикосновения. Он ещё немного повозился с ремнями на затылке, и я услышал щелчок замка. Джон Резчик показался передо мной, покачивая маленьким ключом, который он положил себе в карман. Потом улыбнулся, демонстрируя острые зубы, и раскрыл плащ, чтобы показать обрубок руки, который оканчивался уродливым бледным шрамом прямо над локтем. Когда я видел Джона Резчика в прошлый раз, из раны хлестала кровь – за несколько секунд до этого Снорри отрубил ему руку. А я несколько раз хорошенько пнул его по голове, пока он лежал без сознания и, как я надеялся, умирал. Сейчас я пожалел, что не пробил его череп ножкой стола.
Неловко покопавшись во внутреннем кармане, Джон Резчик вынул железные щипцы.
– Помнишь? – спросил он.
Я не забыл, хотя, видит Бог, очень хотел. За последние шесть месяцев проклятый инструмент не раз являлся мне во снах.
– Я ждал, – сказал он. Потом, подойдя поближе, схватил щипцами кончик моего пальца и сильно сжал. Я глухо взревел и забился в руках славян. Каким-то образом мой палец высвободился, но боль была такой, что я не знал, вырвал он ноготь или нет. Вся рука мучительно пульсировала, я вдыхал и выдыхал через нос, из-под кляпа текли слюни.
Альбер Маркс подъехал ближе и наклонился.
– Мы с Джоном сейчас уедем. Неразумно рисковать быть пойманными, когда вы в наших руках. Мы организуем для вас незаметный въезд в город, а если мы с вами больше не встретимся… что ж, уверен, Джон встретится. – Он выпрямился. – Счастливого пути, принц Ялан. – И с этими словами они оба уехали рысью, а Джон Резчик подскакивал, как человек, непривычный к седлу.
Я сидел, стараясь сделать под маской вдох, глаза заливали слёзы, а палец полыхал от боли, словно его погрузили в горячую кислоту. Но всё равно, с каждым новым ярдом между нами моё сердце стучало чуть менее яростно. Может показаться слабым утешением, но, каким бы ужасным ни было моё положение, всё становилось чуточку лучше от того факта, что Джон Резчик удалялся.
Но облегчение оказалось недолгим. Один из трёх славян, что-то проворчав, потянул Нора за поводья, и мы направились назад на Аппанскую дорогу. Я поморгал, прочищая глаза, и оглянулся на охранников. У них были похожие грубые черты лиц: тяжёлый лоб над маленьким носом и выступающие скулы, с которых желтоватая кожа тянулась к квадратной челюсти. Я решил, что они братья, а может даже тройняшки, поскольку различить их было сложно. Без маски и языкового барьера у меня, наверное, были бы неплохие шансы отговориться от них, но что-то в их глазах – в их ровных, лишённых воображения взглядах – говорило мне, что даже тогда свернуть их с пути было бы нелегко.
Первые три раза, как мы проезжали мимо людей на дороге, я немедленно начинал дёргаться и пытался закричать. Путешественники с отвращением смотрели на меня и насмешливо кричали, проезжая мимо, а от славян отворачивались, как только те уезжали из их поля зрения. В четвёртый раз я добился того, что кучер телеги бросил в меня камень, а самый крупный из славян так сильно ударил меня по почкам, что утром я наверняка буду писать кровью. После этого я сдался. В маске лжеца опознать меня было почти невозможно, даже если бы здесь проходили наши домашние слуги. Более того, маска показывала, что я враг Красной Марки, ложь которого является ядом. Большинство решило бы, что меня везут на суд, на котором признают виновным и вырвут мне язык – или, если судья попадётся снисходительный, разрежут до основания.
Мы встали лагерем на поле у дороги, достаточно далеко, чтобы нас не было видно. До этого мы неуклонно двигались к Вермильону, и облегчение, которое я испытал с отъездом Джона Резчика, снова быстро исчезло, как только расстояние между нами опять стало сокращаться. Я понятия не имел, как мне сбежать, да ещё сводило с ума то, что я еду верхом по своему королевству мимо дюжин верных подданных, неузнанный, и без возможности попросить о помощи.