Ключ от Дерева
Шрифт:
Вопрос был столь неожиданным для Яна, что он не успел сообразить и утвердительно кивнул.
– Ну, вот и славно, – улыбнулся седоватый. – Ты уж извини, хозяин, но придется нам у тебя сегодня переночевать. Да ты не переживай, мы тебя не стесним. Постелим на полу, одеяла у нас есть, возьмем плащи. А пока давай перекусим, а то мы тебя своими вопросами уже совсем замучили!
Как жарили кролика, Ян уже не помнил. Гости развязали походные мешки, достали хлеб, козий сыр, холодное мясо, а Лисовин еще и большую вяленую рыбу. Под рыбу и полбочонка крепкого кваса, настоянного Яном на хлебных корочках с изюминками, приговорили, и бутыль с вином опорожнили. Уже засыпая на своем жестком диванчике, Ян неожиданно подумал: «Вчера здесь оборотень лежал, а нынче с его друзьями квас пью!» Но переварить эту мысль он уже не сумел, глаза его сами собой закрылись, и Ян провалился в сон, как в старый подпол.
Спустя час или два он проснулся от легкого прикосновения.
– Что? – неслышно, одними губами прошептал Ян. Ему вдруг стало страшно, и он подумал, что вот сейчас что-то должно случиться.
Седоватый зажег свечку на краешке стола и запахнулся в плащ, словно ему передался от Яна озноб.
– Нам надо поговорить, – тихо сказал он. – Нужно кое-что выяснить.
– Сейчас??? – вытаращил глаза Ян.
– Да, сейчас. – Седоватый скрестил руки на груди. Отсветы пламени свечи играли у него на лице. Сон вдруг неожиданно отлетел от Яна, и он молча лежал и смотрел на своего собеседника. Седоватый вздохнул, словно ему самому не хотелось приступать к этому разговору. – Дело в том, – он вдруг устало улыбнулся, и его лицо на мгновение стало по-детски беззащитным и каким-то удивленным, – дело в том, Ян Коростель, что Травник – это я. А других людей с этим именем, думаю, нет.
Ветер внезапно стукнул ставней, и свеча на столе погасла, испустив тонкий прозрачный дымок.
ГЛАВА 4
ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ
Расположенный на границе владений литвинов и белых полян, город Аукмер был одним из тех мест, которые большие торговые пути обходили стороной. Вокруг простирались зеленые поля, изредка пересекаемые глубокими оврагами, поросшими черемухой и вербой. На дне их часто журчали ручейки, они терялись в траве, уходили под землю, выбиваясь чистыми ключами в сосновых и еловых перелесках. Леса пахли грибами и ягодой, шумели, насквозь пронизанные светом полян и опушек. Западная глухомань не коснулась литвинских лесов, и тому причиной были холмы, которыми были усеяны местные земли. Оттого рассветный туман часто собирался в низинах, а над ним дул влажный ветер, светили ночные звезды, и в их серебристом снегу на холмах вырастали заповедные, тайные травы, в соках которых бежали сила и немощь, приворот и чей-то будущий зарок, а о некоторых чудодейственных свойствах не догадывались и знахари да ворожеи, ходившие по траву весенними и летними лунными ночами. Куда бы ни бежали лесные и полевые ручьи, конечной целью их всегда была непоседливая вода у западных окраин Аукмера. Там маленькие домики с яблоневыми и вишневыми садами спускались к реке, которая с незапамятных времен не спеша катила воды на север, к большой соленой воде и никогда не тающему снегу на вершинах суровых заповедных гор, через которые мало кто перебирался и никто еще не вернулся. Литвины почитали реки как носителей мужского начала, поэтому реку назвали Святой, назвали давно, а в старину имена никогда не давали просто так.
Литвины и поляне жили в мире, порой играли свадьбы, семьи и роды перемешивались, однако язык и обычаи оберегали строго; особенно истово почитали заповеди в деревнях и селах, свято веруя, что истинная чистота возможна только здесь, вдали от всего наносного, городского. В Аукмере, городе литвинов, немало жителей принадлежало к ветви полян и других ближайших западных соседей, понимавших язык и обычаи друг друга. Так было не всегда, и, как символ былых раздоров, раскинулась на окраине города невысокая крепость белого камня с широкими приземистыми башнями и крепкими стенами, выдержавшими в свое время и яростные штурмы, и долгие осады. Шли, катились речными волнами годы, крепость Аукмер теряла свое значение, и войны обходили ее стороной. Однако ворота главной башни всегда были закрыты, на стенах регулярно сменялась стража, а все окрестности далеко просматривались бдительными дозорными, использовавшими специальные оптические устройства, по слухам, сконструированные когда-то таинственными друидами, в которых теперь уже мало кто верил. Вездесущие мальчишки шныряли вдоль крепостных стен, надеясь если не проникнуть, то хотя бы разведать, что происходит внутри, однако неизменно натыкались на строгие взгляды стражей, внимательно следящих сверху за всем, что творится на подступах к цитадели. Лишь раз в неделю, по понедельникам, часовые открывали главные ворота и пропускали телеги и подводы, груженные провизией и фуражом. Ходили слухи, что изредка крепость посещал правитель Аукмера, а иногда заходили и странствующие монахи, к которым благоволил комендант крепости, интересовавшийся новостями с дальних рубежей. Городское население крепость мало интересовала, и она стояла молчаливым оплотом прежней безопасности и ненужной уже сегодня защиты.
В лето 14… года Аукмер посетила ярмарка. Купцы из многих земель и дальних рубежей заполонили улицы, и город зашумел, забурлил, как растревоженный муравейник. Повсюду стояли лотки, лавки, кричали зазывалы, горожане шумно торговались, приценивались. Детворе тоже было не до секретов и тайн старой крепости – на берегах реки раскинулись балаганы бродячего цирка, там творились разные забавы и театральные представления, а по ночам взрывались фейерверки и шутихи, и весь город от мала до велика собирался перед сценами и шатрами лицедеев.
Однажды темной июньской ночью, когда жители города веселились у реки, внимая актерам и жонглерам, в крепости отворились потайные ворота, о существовании которых в Аукмере никто не знал. Внутрь въехали всадники, закутанные в темные плащи, числом несколько десятков. Окованные железом ворота с тихим скрипом закрылись за ними, и все стихло, только в городе перекликались далекие голоса ночных сторожей. Еще три ночи подряд раскрывались ворота, впуская в крепость гостей, приехавших, видимо, издалека. Ни одна душа в городе этих людей не заметила. Жители Аукмера были бы весьма удивлены, знай они о том, что за люди собрались в старой городской крепости. Еще большее удивление вызвали бы у них причины, собравшие посланцев разных земель и народов в их тихом, уютном городе, утопающем в соловьиных садах, кипящих черемухой и махровой сиренью. Живя в своем маленьком мирке, пусть и не в стороне от судеб мира, не всегда имеешь представление об истинных размерах этого мира, сложных и причудливых делах, постоянно творящихся в нем и изменяющих его, хотя порой и кажется все вокруг незыблемым, привычным, как река на окраине города. Именно такой тихий уголок был избран представителями двенадцати народов и общностей местом встречи, которая готовилась уже год. Если для жителей Аукмера и близлежащих деревень это было время веселой и шумной ярмарки, не заезжавшей сюда несколько лет, то для послов, собравшихся в Старой крепости ни о чем не подозревающего города, это было лето шестого года тяжелой и изнурительной войны, которую вел с Севером Союз двенадцати общностей, олицетворением которого они были в этом бастионе. Из них только маги считали свет и тьму двумя сторонами одной сути, однако принимали участие в войне на стороне Союза, считая, что на этой стороне в почете справедливость, и ненавидя сверхъестественные существа, выступавшие на стороне Севера. Однако едва ли не самой серьезной причиной, побуждавшей магов выступать на стороне Союза, было противостояние черным магам, во всяком случае, таковыми их считали в Союзе. Черные магики властвовали на Севере и во многом определяли политику местных властителей.
Послы несколько дней собирались в просторном подземном зале, построенном еще в незапамятные времена. О существовании крепостного подземелья никто в городе не знал, его охрану несла особая стража, а о некоторых подземных выходах на поверхность не подозревал даже сам правитель Аукмера. В углу зала особняком держались три мага. Говорил в основном один – тот, что казался старше. Рядом с ними сидели представители полян, которые занимали наиболее непримиримую позицию в отношении противника и правил ведения войны. С полянами были солидарны литвины и балты, а так как их было большинство, решения принимались быстро и единодушно. На шестом году война была близка к окончанию. Войска Союза перешли на земли противника, захватывая одну за другой все новые и новые северные крепости.
Круг тоже прислал своих представителей. На задней скамье сидели несколько человек в зеленой одежде разных оттенков с откидными капюшонами. Два дня, пока послы обсуждали будущее мира, друиды молчали и внимательно слушали, изредка переглядываясь между собой; они поддержали все решения касательно восстановления прав на владения, утраченные за время войны, и возвращения прежних властей и хозяев, изгнанных со своих земель железной перчаткой северянина.
На третий день послы обсуждали положение дел на захваченных землях. Решались вопросы о размерах наложения контрибуций и разделе военной добычи, к которой неожиданно живой интерес проявили маги. Орден никогда прежде не преследовал корыстных целей, магам, обладавшим поистине безграничным могуществом, были чужды земные богатства. Сейчас, похоже, маги искали в северных землях что-то, известное и понятное только им. На исходе дня неожиданно встал один из зеленых друидов, Камерон по прозвищу Пилигрим. Он заговорил, и его слова повергли всех присутствующих в столбняк. Пилигрим заявил, что недавно вернулся с территорий, захваченных союзными войсками. Камерон рассказал о жестокостях, творимых там, описав страшные картины бедствий местного населения, голод и эпидемии, царящие на Севере.
– Несправедливость – следствие любой войны, – задумчиво молвил Беркуть, король белых полян, пожелавший лично присутствовать на Совете послов. – Война ныне диктует законы, но все несправедливые деяния мир исправит впоследствии.
– Война все спишет, сомнений нет. – Пилигрим, прищурившись, оглядел зал, затем покачал головой. – Однако есть обстоятельства, которые повергают меня в серьезную тревогу. Сердце мое в непокое.
– Что же тревожит нынче достопочтенного Камерона? Война на исходе, враг повсюду разбит, а самое главное – справедливость, за которую он всегда так ратовал, торжествует! – Король балтов усмехнулся друиду, однако ироничной усмешка казалась только на первый взгляд – между Ольгердом и Пилигримом давно уже установились непростые отношения.