Ключ от двери

Силлитоу Алан

— Самая лучшая картина — это «Три Студжа», пото­му что в других картинах были женщины. Никогда не видел длинной картины и чтоб в ней не было женщины.

— И никогда такой не увидишь, — заметила Вера, ставя на стол ряд чашек и кружек для чая. — Мужчины уж очень любят на них смотреть.

— Придет, Брайн, время, и ты на женщин тоже на­смотришься всласть, — сказал Ситон со смехом.

Вера пошла опустить штору, и вдруг громкий, настой­чивый крик газетчика: «Специальный выпуск!» — наэлек­тризовал комнату. Слышно было, как за окном раскупают газету, как звякают монеткн, когда газетчик дает сдачу. Брайн испугался, он всегда представлял

себе взрывы бомб, всякие страсти, бои с пушками и штыковые атаки, когда слышал крик «Специальный выпуск!», потому что мать однажды сказала ему: «специальный выпуск» — это зна­чит война.

Вера нарушила молчание:

— Пойти купить?

— Да ну, не стоит, — ответил Ситон. — Небось что-нибудь об Испании, только и всего. По радио услышим.

Голос газетчика был уже далеко, и Брайн сказал

— К бабушке приходил один дяденька, продавал за.два пенса календарь Старого Мура, и она купила, и я прочитал в нем, что скоро будет большая война.

— Не будет, не беспокойся, — сказала мать с усмеш­кой, добавляя всем еще по куску хлеба. — А если и будет, тебя не призовут.

— Вот и хорошо. Я боюсь войны.

Ситон буркнул что-то злое, саркастическое.

— Хуже, чем сейчас, не будет. Начнут гонять туда-сюда, и жрать нечего — все то же самое. — Настроение его вдруг круто изменилось, он со смехом посадил Марга­рет к себе на колени. — Ну, моя кудряшка, расскажи еще что-нибудь, что ты в кино видела, а я дам тебе за это от­хлебнуть моего чаю.

Они смотрели в черный провал между шлюзами ка­нала. Далекий блеск воды был виден лишь урывками, когда на мгновение показывалась обложенная тучами луна: похоже было на угольную шахту, выкопанную так глу­боко, что ее наполнила вода, блестевшая, как сапожная вакса.

Всего в нескольких ярдах наверху за парапетом моста с ревом проносились автомобили и автобусы, мчавшиеся в город из глуши лесов и полей, а навстречу, оставив позади себя неровную полосу города, летели, освещенные фарами, машины, что стремились к какой-то иной, не известной Брайну цели.

Мальчики сидели одни, скрытые от огней, не видимые никому. Берт ткнул коляску ногой.

— Я бы и эту спихнул прямо в воду... только, если я вернусь домой без нее, мне зададут порку. Нашей Миджи всего четыре года, мама каждую неделю возит ее в этой коляске, ей лечат ногу.

Берт щелкнул плоским фонариком — дешевенькая мо­дель стоимостью в один шиллинг и четыре пенса, приоб­ретенная на деньги, которые им удалось выклянчить, ко­гда они ходили по городу с чучелом Гая Фокса. Пальцы Берта еще раз нажали кнопку, и снова засветился един­ственный глаз Полифема, выпученный на верху фона­рика.

Брайн отпрянул назад, подальше от обрыва, уходя­щего в бездонную воду — холодную и к тому же мокрую, вся одежда сразу станет тяжелой, так и потянет вниз, а если даже вынырнешь, ухватиться не за что, одни только гладкие стены.

— Ну, давай. Ты бери Гая за одну руку, а я за другую, и бросим, — сказал он и опять взглянул на воду. — Даже и не слышно будет, как бултыхнется.

— Э, никакого интереса, — покачал головой Берт.— Взять бы домой да припрятать, а потом на карнавальный костер — вот бы здорово горело!

Брайн терпеть не мог перемены планов. Это вызывало в нем тревогу, потому что его собственное сознание было еще слишком податливо, готово повернуть в любую сто­рону. Простейшее решение стоило больших усилий, изме­нить его казалось недопустимой растратой духовной энер­гии. Купить фонарики на деньги, вырученные за Гая Фокса, — на это решиться было не трудно, но теперь оба чувствовали себя виноватыми в том, что не разделили до­бытых три шиллинга между собой, чтобы отдать их дома на еду. Потому необходимо было избавиться от чучела: когда в лицо им полетят упреки родителей, они скажут, что его отняли у них большие мальчишки, прежде чем уда­лось заработать на нем хотя бы пенс.

— Еще и не утонет, кто его знает, — сказал Брайн.— А когда утром придет фараон, он подумает, что это не чу­чело, а настоящий человек — бросился и утопился. Тогда фараон сорвет с себя шлем и плащ и тоже бултых в воду.

Это решило дело.

— И, может, утопнет, — сказал Берт. — Почем знать. Не все фараоны умеют плавать.

— Нет, фараоны не тонут, — сказал Брайн убежденно, застегивая на Гае старый пиджак, будто то был парали­зованный и горячо любимый брат, которому грозило вос­паление легких. — Если фараон нырнет, так уж вынырнет обратно. Мы бы не вынырнули, а он вынырнет.

— А может, и нет. — Берт старался продлить прият­ное воображаемое зрелище. — Схватят судороги, и все. Вода холоднющая, сколько угодно могут быть судороги. А если схватили судороги, тебе крышка. Прошлым летом у одного парня в лагере «Для детей безработных» случи­лось вот так же — судороги в ноге, и он два раза ушел под воду, пока его сыскали. Он, правда, не умер. Брайн подхватил нить его воображения:

— Ну, если какого-нибудь фараона схватят судороги, а я буду стоять на берегу, я уж его спасать не стану. — Гай лежал между ними плашмя, как пьяница забулдыга, его рука из мешковины завалилась на глаза-пуговицы, будто он не хотел видеть, что ожидало его впереди. Одна нога откинулась в сторону, и Берт подтолкнул ее, чтобы лежала прямо. — Если б даже у меня был спасательный пояс, я бы все равно фараону кирпич бросил. Фараоны — они все сволочи. Я на прошлой неделе открыл одному типу дверцу автомобиля, помог. И тут же откуда ни возь­мись фараон и надрал мне уши. Сказал, что отправит в исправительный дом, если я не смоюсь. А я никому не мешал. — Он зажег свой фонарик, полюбовался его вол­шебными свойствами. — Сволочь этакая.

— Все фараоны такие.

— Не знаю, кому они нужны, эти фараоны, — сказал Брайн. — Они еще хуже, чем учителя.

— Никакой разницы, — сказал Берт, зажигая в тем­ноте выпуклый глазок своего фонарика. — Это все прави­тельство, понимаешь? Они к тому же еще и консерва­торы.— Он гордился тем, что знает такое шикарное, труд­ное слово. — Отец мне сказал: если когда вздумаешь го­лосовать за консерваторов, шкуру с тебя спущу. И еще кулачищем погрозил. А потом в субботу вечером я видел, как он колошматил одного типа в баре, наверно, тот голо­совал за консерваторов. Отец, правда, и маму часто дуба­сит, только не знаю, за что, она ведь за консерваторов не голосует.

— За консерваторов голосуют миллионеры. Джон Плейер и тот тип, хозяин завода Рэли.

— Ну, я бы ни за что не стал. Будь у меня хоть десять триллионов, я бы все равно голосовал за тех, кото­рые за труд.

— И я тоже. — сказал Брайн. — Слушай, давай швыр­нем Гая в шлюзы, будто это фараон, а? — Тут же возникла еще одна идея: — Раздобудем пару кирпичин, засунем ему внутрь, он у нас сразу так и плюхнется, прямо на дно!

— Да ведь тогда никто не подумает, что это утопленник, — возразил Берт. — Никто не увидит.