Ключ от двери

Силлитоу Алан

Они вели себя не очень спокойно, — сказал мистер Джонс.

Трудно заставить их быть спокойными в такой день, — ответил мистер Бейтс, небрежным жестом смахнув письмо в ящик кафедры.

Мистер Джонс принял саркастический тон.

— Я полагаю, что все же можно было добиться боль­шего порядка.

— Они очень взбудоражены.

Мозг каждого мальчугана был затуманен картинами войны — аванпосты страха, предшествовавшие появлению мистера Джонса, были нейтрализованы ошеломляющей бомбой, курившейся с разной степенью силы и в сердцах мальчишек и в сердцах взрослых.

— Я все же полагаю, что не из-за чего быть взбудора­женными,— отчеканил он.

«И когда он только уйдет, гад, — подумал

Брайн, — по­чему не даст нам поговорить? Или уж велел бы мистеру Бейтсу почитать вслух что-нибудь интересное. Если и в са­мом деле скоро война, хорошо бы старый подлюга оказался первым, кого она прихлопнет здоровенной бомбой, да при­том самой огромной, какая только бывает, чтобы бухнула прямо на его злющую седую башку. Или чтоб немец при­кончил его из винтовки, когда их снайперы начнут палить из-за труб на крыше. В такие дни все может статься».

— Не были бы так взбудоражены, если б знали, что такое война.

— Мальчики никогда не знают, что такое война, — за­метил мистер Бейтс.

— Очень жаль, что им не смогли этого разъяснить и утихомирить их пустое волнение.

У мистера Бейтса блеснули глаза, будто он сейчас за­плачет, но он улыбнулся, чтобы сдержать слезы

— Для будущих войн не было бы пушечного мяса, если бы это случилось.

Мистер Джонс посмотрел на него пристально, в упор, затем повернулся лицом к классу.

— Все здесь?

— Десять человек отсутствует.

— Вот даже как, настолько взбудоражены, что не яви­лись в школу! — Кто-то из смельчаков начал шушукаться, свистящий шепот пронесся по классу, словно струйка выр­вавшегося пара. — Молчать! — загремел мистер Джонс, и его анемичная физиономия вспыхнула.

Воцарилось молчание.

— Что вы намерены делать? — обратился он к мистеру Бейтсу. — Война или не война, им нельзя вот так бездель­ничать.

— Я, вероятно, почитаю им.

Мистер Джонс фыркнул.

— Позвольте мне занять ваше место.

Он шагнул к кафедре и сел перед ней на стул; за его затылком лежала стопка «Основ истории».

— Полагаю, каждому из вас известно, что сегодня вам раздадут противогазы.

«Гад, будто сам не знает!»

— Кто-нибудь имеет представление о том, что такое противогаз?

«Пока еще нет, но скоро узнаем, будь спокоен».

— Я опишу вам устройство — обрисую словами. Брайн опять подумал: «Да пусть первый же немец, который будет стрелять из-за дымовых труб, всадит пулю в его четырехглазую рожу».

— Прежде всего это резиновый шлем-маска и в ней очки из целлулоида. По бокам ремешки, за них надо тя­нуть, когда надеваешь шлем на голову. Все очень тща­тельно и точно продумано. Под подбородком имеется то, что называется фильтром. Через него вы дышите. Там ядовитый газ обезвреживается, прежде чем попасть вам в нос и в рот. Нехитро, не правда ли? Есть вопросы?

Вопросов не оказалось.

— Так я и думал. У вас у всех пустые головы. Каза­лось бы, пустой голове противогаз ни к чему, но нет, ну­жен, видите ли. — Несколько подхалимов засмеялись. Ми­стер Джонс усмехнулся своей шутке, — Ну вот, пустоголо­вые, я вам объяснил, как устроен противогаз. А теперь расскажу, для чего он. Он должен быть применен в слу­чае, если — или, быть может, мне следовало сказать «ко­гда»?— немецкие самолеты начнут сбрасывать на Ноттин­гем бомбы с ядовитым газом. — Он помолчал, возможно ожидая вопросов, какой-нибудь реакции, но класс хотел услышать еще, этого было недостаточно. — А что такое за­темнение, кто-нибудь знает? — Ответа не последовало.— Ну, пустоголовые, это значит, что в городе нельзя зажи­гать огни, что все должно быть погружено в абсолютную тьму, чтобы немецкие пилоты, летящие над городом, не знали, где они находятся. И вам придется рано ложиться в постель, все равно нет никакого смысла играть на тем­ных улицах. А когда пойдете спать, не забудьте прихва­тить с собой противогаз, только обращаться с ним следует осторожно, не ронять, не портить. Не то в хорошеньком положении вы окажетесь, когда начнут падать бомбы, по­нимаете? Поэтому выньте противогаз из коробки и поло­жите возле кровати, на случай если завоет сирена, преду­преждающая о воздушном налете. — Он уселся поудобнее, опершись на кафедру.

«Теперь на весь день», — застонал про себя Брайн.

— Но, когда услышите сирену и гул бомбардировщи­ков, противогазы надевать еще незачем. Это надо делать, когда на улицах начнут давать особые сигналы — значит, газ сброшен. Тут, помните, все вы действуете очень быст­ро — все, кроме пустоголовых, конечно, — и натягиваете маску на лицо. Само собой разумеется, если у вас есть младшие братья и сестры, вы сперва должны помочь на­деть противогазы им, а уж потом надевать свой.

Его бескровная физиономия поворачивалась из стороны в сторону, и, когда она оказывалась прямо перед классом, оба глаза его были закрыты кружками света размером со стекло очков.

— Еще вот что, — проговорил он. — Знает кто-нибудь из вас, когда ядовитые газы были впервые применены в большом сражении?

Поднялась одна рука.

— В мировой войне.

— А, значит, не все тут пустоголовые. Да, совершенно верно. Пятьдесят тысяч французов и немало англичан были отравлены газами, которые принес слабый ветерок с Ипра. Все, что увидели войска, был лишь зеленовато-желтый туман, двигавшийся к ним в сумерках, и вскоре тысячи людей задыхались от газа. Те, кому удалось вы­браться из траншей, ослепли или остались калеками на всю жизнь — длинные вереницы протянулись на мили, когда они один за другим двинулись к госпиталям за позициями. Да, война — прискорбный факт, и нечего из-за нее прихо­дить в такой раж, не так ли? Не так ли, вы, пустоголо­вые?!— заорал он, и голос его, как пушка, пробудил даже самых сонных, видевших сны наяву.

Несколько голосов составили хор из «нет» и «да».

— Трудно растолковать вам, что такое война, но в одном могу вас заверить: страданий и боли вокруг будет достаточно. Пожалуй, самые легкие муки во время вой­ны — это необходимость стоять весь день на холоде в оче­редях за едой и коксом, а к концу войны есть конину; и еще слушать вой сирен. Эти муки не столь уж велики, не правда ли? Однако вполне возможно, что война еще не кончится, когда вы станете мужчинами, и, быть мо­жет, самые страшные муки на войне — это когда ты остался на поле сражения раненый и у тебя нет ни воды, ни пищи. В настоящее время идет война в Китае и война в Испании, и не так давно она велась в Абиссинии, так что то, о чем я говорю, не так уж невероятно, хотя, судя по вашим лицам, вы недостаточно сообразительны и не очень многое поняли из того, что я вам сказал.

«Ведь знает, что мы ждем перемены, чтобы идти пить молоко, — говорил себе Брайн, — но нарочно, со злости держит нас, хитрый гад».

— Понимает ли кто-либо из вас по-настоящему, что такое страдание, боль? Наверно, воображаете, что это когда мои кулаки молотят по вашим пустым головам, что­бы вы были внимательнее. Так вот, позвольте вам ска­зать, это ничто по сравнению с теми страданиями, какие бывают на войне. Ну да, конечно, вы беснуетесь от радости, потому что вам дадут противогазы и скоро война. А вам надо бы молить бога, чтобы он сотворил чудо и войны не было, потому что она несет с собой только страдания. Кое-кому удавалось избежать их, но пусть это вас не утешает — во время этой войны весь земной шар будет корчиться в муках, и никого она не пощадит, доберется и до вас и до меня. Поэтому не будем приходить в восторг при мыслях о войне.