Ключ от миража
Шрифт:
— В любое время заходите, буду рад, — Сажин был само гостеприимство. — Лучше вечером, я поздно с работы приезжаю.
— Ловлю вас на слове, Женя. — Евгения Игоревна наконец вошла вслед за дочерью в лифт, и двери закрылись. Сажин подумал: надо же, она помнит, как его зовут. А говорят, у женщин, тем более у замужних, — короткая память.
Он дождался, пока лифт доедет до четвертого этажа, еще немного помедлил, а затем вместе с грузчиками начал подниматься по лестнице. Открыл дверь своей квартиры, давая указания вносить диван и кресла и куда
Тут открылась дверь двенадцатой квартиры. Сажин увидел еще одну свою соседку. Это была молодая светловолосая женщина в старых джинсах и домашнем свитере. Густые волосы ее были собраны в пучок и подколоты заколкой. Лицо бледное, встревоженное.
— Добрый день, — поздоровался с ней Сажин. — Простите за шум. Это я.., мы мебель вот грузим.
— Это вы, а я думала…
— Нет, это я. — Сажин задержался в дверном проеме. Ему приходилось сильно сгибаться — соседка была маленького роста, худенькой. — Вы не волнуйтесь и ничего не бойтесь. Вы сегодня не работаете?
— Я приболела. — Голос соседки был действительно болезненным, тихим. — Грипп, наверное, подхватила.
— Надо поберечься, — сказал Сажин. — Сейчас февраль, самая гриппозная зараза. Осторожнее! — крикнул он грузчикам — те как раз пропихивали через дверь одну из секций дивана. — Видите же, что так не проходит, повернуть надо! Боком!
Соседка закрыла дверь. Щелкнул замок, звякнула цепочка. Сажин вытер со лба испарину. Кто сказал, что у грузчиков легкий хлеб?
Глава 10
КЛЮЧ И ТОПОРИК
В отделении милиции на Соколе тоже шел ремонт. Ползучий — как назвал его Николай Свидерко. Часть кабинетов от этого походила на руины, а в другой части на головах друг у друга ютился личный состав. Работать в условиях ползучего ремонта было просто страшно. А переезжать милиционерам было некуда.
Оперативный штаб по раскрытию убийства на Ленинградском проспекте заседал в одной из таких комнатушек: Николай Свидерко и человек семь оперативников.
Когда Никита Колосов после выполнения всех формальностей с возвращением «Волги» заехал к Свидерко поделиться впечатлениями, у «москвичей» как раз случился обед. Сыщики пили растворимый кофе из огромных керамических кружек, жевали пирожки с мясом и повидлом, приобретенные в ларьке у метро. Кто-то оживленно предлагал «слетать» за пивом.
— Сухой закон!
Это было первое, что услыхал Никита от Николая Свидерко, переступив порог.
— Сухой закон, жесткий. До тех пор, пока дело не раскроем. — Свидерко восседал в углу за столом. — А то я знаю вас.
Колосов понял: выбившись в начальство, Свидерко решил круто завернуть гайки. И по лицам сыщиков он понял, что процесс завинчивания как раз в начальной стадии. Он поздоровался и тут же получил свою долю пирожков. Прихлебывая кофе, он выложил на стол перед Свидерко расписку Жукова о получении «Волги» и диктофон, взятый из «девятки», с записью беседы по пути на Сокол. Прослушивали запись всем кабинетом.
— Так, — хмыкнул Свидерко, — есть такое дело. Потянулась, кажется, ниточка. Ну-ка, крутани еще раз, что там шофер про поездку на Ленинградский сказал. Крутанули еще раз. Свидерко придвинул к себе позапрошлогодний календарь и что-то быстро записал на нем.
— Надо все переварить, — сказал он. — Но чуть позже. Сначала, Никита, это вот прочти, ознакомься. — И он передал Колосову два отдельных экспертных заключения. Одно было от патологоанатома, второе из криминалистической лаборатории.
Колосов начал с заключения по техническому исследованию замка двери пятнадцатой квартиры, где обнаружили труп Бортникова. Вывод эксперта был категоричен: никаких следов взлома не обнаружено. Не обнаружено и следов подбора ключа. Замок открыли непосредственно тем ключом, который к этому замку прилагался. Или же его дубликатом.
Заключение патологоанатома по исследованию трупа в основном подтверждало все, что было уже выяснено на месте происшествия при первичном осмотре. Даже примерное время смерти указывалось то же самое. Но одна деталь все же патологоанатомом выделялась особо. Он весьма подробно описывал механизм нанесения Бортникову ран, а далее делал вывод, что «судя по их конфигурации, состоянию повреждений затылочной области черепа и кожных покровов головы, в качестве возможного орудия убийства был использован небольшой топор. Скорее всего, — писал эксперт, — это мог быть кухонный топорик для разделки мяса с коротким заточенным лезвием и специфической формой обуха, имеющей характерную ребристо-шахматную поверхность».
— В самый раз для антрекотов, — сказал Свидерко, увидев, что Колосов прочел заключение до конца. — Вот такой у нас люля-кебаб, Никита. Ну, и что ты обо всем этом скажешь теперь? — Да я вас приехал послушать. — Колосов отложил заключение и уселся поудобнее на шатком стуле. — Вы тут всему голова, дело фактически полностью ваше. Ну а мы так, на подхвате.
— Не прибедняйся. Началось-то у вас все, повторяю, а к нам просто гармонично перетекло, — Свидерко вздохнул. — Сволочь он, конечно, порядочная был, этот Бортников, мир его праху. У родной фирмы деньги стырил. Дождался момента, когда сумма кругленькой оказалась. Но бог-то, он все видит. Вот он его и покарал. За подлость и за жлобство.
— А кто же, по-твоему, выступил в роли промысла божьего?
— Чего? — спросил Свидерко. — В чьей роли?
Колосов слыхал про промысел божий от Мещерского. Смысл выражения самому ему был ясен и даже нравился своей заумностью, однако объяснить все коллеге не хватало красноречия.
— Кто его, по-твоему, пристукнул? — спросил он просто.
— То есть как кто? Сообщник, конечно, — Свидерко изрек это как нечто само собой разумеющееся. — Я как его в квартире увидал, сразу понял — подельника надо искать. Того, что в тени пока остался. И у кого сейчас кейс со ста семьюдесятью пятью тысячами.