Ключ Сары
Шрифт:
— Где этот ребенок?
— Наверху. — Теперь голос Жюля прозвучал устало и отрешенно.
И вновь тяжелая поступь, от которой содрогнулся потолок. Затем девочка услышала пронзительный, тонкий крик Рахили, долетевший сверху. Немцы заставили ее встать с постели. Рахиль стонала, она была слишком слаба, чтобы сопротивляться.
Девочка зажала уши ладошками. Она ничего не хотела слышать. Она и не могла слышать. Она вдруг почувствовала, что искусственная глухота защищает ее.
Засыпанная
— Там никого нет, — услышала она голос Жюля. — Девочка была одна. Мы нашли ее в собачьей будке во дворе.
Девочка услышала, как Женевьева всхлипнула и высморкалась. Потом раздался ее умоляющий голос, в нем явственно слышались слезы.
— Пожалуйста, не забирайте девочку! Она очень больна.
В гортанном ответе сквозила ирония.
— Мадам, эта девочка еврейка. Скорее всего, она сбежала из одного из лагерей, расположенных поблизости. Ей совсем не к чему находиться в вашем доме.
Девочка смотрела, как оранжевый луч фонаря ползет по каменным стенам подвала, подбираясь все ближе. А потом с ужасом она вдруг увидела черную тень солдата, карикатурно большую, словно вырезанную из комикса. Он пришел за ней. Сейчас он ее схватит. Она попыталась сжаться в комочек, стать как можно незаметнее и даже перестала дышать. Ей показалось, что сердце у нее в груди замерло.
Нет, он не найдет ее! Это было бы верхом несправедливости. Это был бы сущий кошмар, если бы он нашел ее. Ведь они уже заполучили Рахиль. Разве этого недостаточно? Куда они повезут Рахиль? Или ее уже нет в доме? Где же она тогда — в грузовике, с солдатами? Может быть, она потеряла сознание? Куда они повезут ее, подумала девочка, возможно, в больницу? Или обратно в лагерь? Проклятые кровожадные изверги! Изверги! Она возненавидела их. Она хотела, чтобы все они умерли. Негодяи! Она шептала про себя все ругательства, какие только знала, все нехорошие слова, которые запретила ей произносить мать. Проклятые вонючие ублюдки! Она выкрикнула эти слова про себя так громко, как только могла, зажмурив глаза, чтобы не видеть приближающийся оранжевый луч, обшаривающий мешки с картошкой, под которыми она пряталась. Он не найдет ее. Никогда. Ублюдки, грязные ублюдки!
Снова послышался голос Жюля.
— Там, внизу, никого нет, лейтенант. Эта девочка была одна. Она едва могла стоять. Мы не могли оставить ее в таком состоянии.
На девочку обрушился голос лейтенанта:
— Мы всего лишь проверим, правду ли вы говорите. Сначала мы осмотрим ваш подвал, а потом вы поедете с нами в Коттапdantur.
Девочка лежала, не шевелясь, не дыша, а луч фонаря скользил у нее над головой.
— Ехать с вами? — Похоже, Жюль потрясен и испуган. — Почему?
Короткий смешок.
— В вашем доме обнаружена еврейка, а вы еще спрашиваете, почему!
Тут
— Вы видели, что мы не прятали ее, лейтенант. Мы помогали ей, как могли. Вот и все. Мы даже не знаем, как ее зовут. Она не могла говорить.
— Да, — подхватил Жюль, — мы даже вызвали врача. Мы вовсе не собирались ее прятать.
Возникла пауза. Девочка слышала, как лейтенант откашлялся.
— Действительно, это соответствует тому, что рассказал нам Жиллемен. Вы не прятали девчонку. Он подтверждает это, наш добрый герр доктор.
Девочка почувствовала, как у нее над головой чья-то рука перебирает картофелины. Она замерла, превратившись в статую и не дыша. В носу у нее защекотало, и ей страшно захотелось чихнуть.
Она вновь услышала голос Женевьевы, спокойный, твердый, уверенный. Таким тоном Женевьева при ней еще не разговаривала.
— Не хотите ли вина?
Картофелины у нее над головой перестали шевелиться.
Наверху лейтенант довольно заржал:
— Вина? С удовольствием!
— И наверное, чуточку pate? [45] — продолжала Женевьева тем же любезным тоном.
45
Паштет.
По лестнице, ведущей из подвала наверх, протопали чьи-то шаги. И крышка люка захлопнулась. От облегчения девочка едва не лишилась чувств. Она обхватила себя руками, по щекам у нее текли слезы. Сколько еще они пробудут здесь, сколько еще ей придется вслушиваться в звон стаканов, шум шагов, раскатистый смех? Казалось, этому не будет конца. Смех лейтенанта все больше и больше походил на гогот. Она даже уловила звуки грубой отрыжки. Жюля и Женевьевы вообще не было слышно. Они до сих пор там, наверху? Что там происходит? Девочке отчаянно хотелось это знать. Но она понимала, что должна оставаться на месте до тех пор, пока за нею не придут Жюль или Женевьева. У нее уже занемели руки и ноги, но она по-прежнему не осмеливалась пошевелиться.
Наконец в доме все стихло. Собака залаяла один раз, но больше не подавала голоса. Девочка слушала и ждала. Неужели немецкие солдаты увели с собой Жюля и Женевьеву? Неужели она осталась в доме совсем одна? Но тут она расслышала приглушенные рыдания. Со скрипом распахнулся люк в полу, и до нее долетел голос Жюля:
— Сирка! Сирка!
Когда она поднялась наверх, у нее ныло тело, болели ноги, глаза покраснели от пыли, а щеки были мокрыми и грязными. Женевьева сидела за столом, уткнув лицо в сложенные руки, и плечи ее содрогались от рыданий. Жюль пытался успокоить ее. Девочка стояла и беспомощно смотрела на них. Пожилая женщина подняла голову. Ее лицо постарело и осунулось, и выражение, написанное на нем, испугало девочку.