Ключ
Шрифт:
В глазах у Дженис защипало, но ее голос оставался спокойным.
— Вы всегда можете поговорить со мной, мистер Харш.
Он дружелюбно кивнул.
— Для меня это счастье, так как у моей дочери была счастливая жизнь. Ее вес любили — мать, я, друзья, молодой человек, за которого она собиралась замуж, — и если под конец ей пришлось страдать, я не верю, что это стерло все радостные воспоминания. Где бы она ни была сейчас, для нее пережитая боль всего лишь дурной сон, виденный год назад. Поэтому я приучил себя думать только о счастливых временах.
— И вам это удается? — невольно вырвалось у Дженис.
Последовала
— Не всегда, но я стараюсь. Сначала у меня ничего не получалось. Ведь я потерял обеих — и жену, и дочь. Когда живешь ради своих близких, это придает силу, но у меня никого не осталось. Я был отравлен страшным ядом ненависти. Не стану говорить об этом. Я работал как одержимый, так как это открывало мне путь к мести. Даже во время моей последней встречи с сэром Джорджем яд еще продолжал действовать. Мы ведь не вполне цивилизованные существа. Если нас бьют, мы стремимся дать сдачи. Получив рану, мы прежде всего думаем не о том, как она тяжела, А о том, как бы посильнее ранить того, кто ее нанес. — Харш медленно покачал головой. — В кабинете сэра Джорджа я вел себя, как дикарь, но потом стыдился этого, как стыдятся появления пьяным на людях. Но теперь все изменилось. Не знаю, в чем дело — в чувстве стыда или в окончании работы, — но яда больше не осталось даже в самых темных уголках моей души. У меня пропало желание мстить. Я только хочу освободить тех, кого сделали рабами, и сломать двери темницы. Вот почему я передаю мой харшит государству. Когда тюрьмы рухнут и люди вернутся к жизни, я буду удовлетворен тем, что помог им. Не думаю, что можно оказать кому-то помощь, будучи отравленным ненавистью.
— Я рада, что вы все мне рассказали, — тихо произнесла Дженис. — Но, мистер Харш, вы ведь не уезжаете?
Харш выглядел удивленным.
— Почему вы об этом подумали?
— Не знаю. Это звучало, как… прощание.
Ей предстояло пожалеть о сказанном.
— Возможно, это и было прощанием, дорогая моя, — прощанием с моей работой.
— Но не с нами? Вы не уедете отсюда? Я не хочу оставаться здесь без вас.
— Даже для того, чтобы помогать моему другу Мадоку?
Дженис скорчила гримасу и покачала головой.
— Или чтобы помогать мне, если я останусь работать с ним?
— Вы собираетесь это сделать? — оживилась она.
— Не знаю. Я закончил свою работу, но я где-то читал, что каждый конец является новым началом. В данный момент я оказался у стены, и если по другую ее сторону есть какое-то начало, то пока я его не вижу. Возможно, я останусь работать с Мадоком. — Его улыбка стала иронической. — Будет истинным отдыхом изготовлять синтетические яйца и молоко или концентраты говядины — возможно, без участия куриц и коров. Бывали времена, когда я завидовал Мадоку — ему будет приятно почувствовать, что он обратил меня в свою веру. Наш добрый Мадок — настоящий фанатик.
— А по-моему, он ворчливый зануда, — заявила Дженис.
Харш засмеялся.
— Он опять вам досаждал?
— Не больше чем всегда. Трижды назвал меня дурой, дважды — идиоткой, А один раз — жалкой замухрышкой. Последнее определение было новым и явно доставило ему удовольствие. Меня всегда интересовало, почему он выбрал девушку, А не мужчину, и почему именно меня, когда есть много женщин с ученой степенью. Я случайно узнала, что Этель Гарднер обращалась
Харш похлопал ее по плечу.
— Не обращайте на него внимания. Он не имеет в виду того, что говорит.
Дженис вздернула подбородок.
— Если бы я была ростом в пять футов десять дюймов и выглядела как фигура Великобритании на монете, он бы не осмелился так со мной разговаривать! Он потому меня и выбрал, чтобы было кого топтать. Я терпела это только из-за того, что вы иногда разрешали мне помогать вам. Если вы уедете…
Харш убрал руку с плеча девушки, подошел к дальнему окну и снял трубку стоящего на подоконнике телефона.
— Я не сказал, что уезжаю. А сейчас я должен позвонить сэру Джорджу.
Глава 3
Сэр Джордж Рендал склонился вперед.
— Это ваши края, верно?
— Да, сэр, — ответил майор Гарт Олбени. — Я обычно проводил там каникулы. Мой дедушка был священником в местной церкви. Дедушка уже умер — он и тогда был очень стар.
Сэр Джордж кивнул.
— Одна из его дочерей все еще живет в Борне, не так ли? Она ваша тетя?
— Вроде тети. Старик был женат трижды и первые два раза на вдовах. Тетя Софи на самом деле мне не родственница, так как она дочь первой жены дедушки от первого брака. Ее фамилия Фелл. Мой отец был младшим ребенком от третьего брака дедушки… — Он засмеялся. — Я не слишком ориентируюсь в семейной истории, но проводил каникулы в Борне вплоть до дедушкиной смерти.
Сэр Джордж кивнул снова.
— Но вы должны хорошо знать всех в деревне и поблизости?
— Раньше знал. Наверное, там многое изменилось.
— Сколько времени вы не были в Борне?
— Дедушка умер, когда мне было двадцать два. Сейчас мне двадцать семь. Два или три раза я приезжал навестить тетю Софи — последний раз уже во время войны.
— Деревни не особенно меняются, — заметил сэр Джордж. — Юноши и девушки уходят в армию и на заводы, но в деревне главные — старики. Они вспомнят вас и будут с вами говорить. С незнакомым они не стали бы откровенничать.
Устремив через письменный стол взгляд на собеседника, сэр Джордж откинулся на спинку стула. Это был мужчина лет пятидесяти с лишним, крепкий и хорошо сложенный, с темными волосами, седеющими на висках, и карандашом, который он вертел между указательным и средним пальцами правой руки.
— О чем они должны говорить? — быстро спросил Гарт Олбени.
— Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Михаэль Харш?
— Не думаю… — Майор Олбени нахмурился. — Хотя мне кажется, я где-то видел это имя.
Карандаш сэра Джорджа сделал очередной оборот.
— Завтра в Борис состоится дознание но случаю его смерти.
— Да, вспомнил. Я видел имя в газете, по не связывал его с Борном, иначе обратил бы на него больше внимания. Кто он был?
— Изобретатель харшита.