Ключ
Шрифт:
Злорд: А-а… Это пряжки наградные! Мне их пожаловал король за заслуги перед Престолом, когда я служил у него конюхом. Вот с тех пор я и хожу в жалованных сапогах со шпорами и наградными пряжками!
Злося: И давно это было?
Злорд: Да уж лет, этак, тридцать тому…
Злося: А сапоги, словно вчера пошиты. Вон — сверкают прямо!
Злорд: Так ведь это же королевские сапоги. Они специально так делаются, чтобы никогда не старели и не снашивались…
Злося: Совсем вы заврались, ваше сиятельство Злорд!
Злорд (снимает парик и бороду): Как же ты догадалась, вострушка?
Злося: Так ведь всё по тем же сапогам — Злинда эти сапоги сегодня утром при мне чистила.
Злорд: Ха-ха! Раскрыт, изобличён, рассекречен! Браво, умненькая Злося! (подступает к ней)
Злося (отходя на шаг): А позвольте узнать, сэр, что вы здесь делаете?
Злорд (слегка замявшись): Я? Я здесь гуляю.
Злося: В сапогах для верховой езды и в гриме, милорд?
Злорд: Ну, да! В сапогах для верховой езды, конечно не так удобно, но Злырь, растяпа, подал мне их вместо охотничьих, а я и не заметил по рассеянности. Что до грима, то я просто не хотел, чтобы меня узнал Злох, если доведётся встретиться. Кстати! Нам ведь по дороге? Тогда пойдём вместе!
Злося: О! Ваше сиятельство предлагает мне защиту от разбойника? Как это благородно с вашей стороны, милорд!
Злорд: Да нет же! Если Злох мне всё-таки встретится и захочет ограбить, я отдам ему тебя, и он меня снова отпустит!
Злося: Как это низко с вашей стороны, милорд! Какой вы трус, однако!
Злорд (со смехом): Шучу, шучу! А ты поверила! Злох вторую неделю лечится после злушиной каши. Ему сейчас не до разбоя. Да и не стал бы я отдавать этому мужлану такое сокровище! (Хочет её обнять, но Злося подныривает ему под руку и отбегает на несколько шагов.)
Злорд: Вот те раз! А сама говорила, что прогулка по парку с господином это честь для тебя!
Злося: Так ведь то по парку, милорд! Но ведь парк давно кончился, вокруг нас лес, а прогулка по лесу с господином, это уже не честь, а бесчестие!
Злорд (про себя): Какая неожиданная щепетильность! А с первого взгляда не скажешь. (вслух) Что ты, дитя моё! Отчего шарахаешься от меня, как кошка от воды?
Злося: Уж больно вы страшный, дедушка Злольф! Такой страшный, что жуть берёт от одной мысли о вашей внутренней доброте! (смеётся)
Злорд (снова приступает к ней): Ну и прекрасно! Так намного интереснее. Да, я страшен в своей доброте! Так приди же в мои страшно добрые объятия!.. Но, куда же ты, егоза?!
Злося: Егозёл! (убегает)
Злорд: Н-да, удрала! Не девка — огонь! Этак я не догоню её по обходной дороге. Постойте! Здесь же есть ещё короткая дорога — пойду по ней и буду в замке Злоскервиля раньше этой легконогой козочки. Думаешь от меня там скрыться? Зря ты так думаешь, наивное дитя! А ведь я даже не успел спросить, что она несёт в корзинке!..
Глава 30
Брависсимо! Брависсимо!!!
— Дамы и господа! Леди и джентльмены! Мадам и мсье! Уважаемая публика! Только сегодня, только у нас, и только сейчас, специально для вас — Женщина — змея!
Одетый совсем не по цирковому, а скорее, как подёнщик, для грязной работы, огненно-рыжий детина, которого легче было принять за разбойника с большой дороги, отдёрнул самодельный, подозрительно смахивающий на старую простынь, занавес.
Собравшейся поглазеть на бродячих артистов публике предстала почти обнажённая девушка, с бледной, даже немного зеленоватой кожей и испуганным лицом. (А ещё, у неё были зелёные, видимо крашенные волосы и зелёные ногти на руках и ногах — невиданная в провинции мода!) Она сидела, скрестив ноги по-турецки, прямо на помосте, с которого обычно делались объявления для общего собрания.
Ради одного только этого зрелища стоило прийти на деревенскую площадь в выходной день, благо служба в церкви закончилась, и добропорядочные прихожане разошлись по домам. По толпе прокатилось восхищённое мужское — «Ах!», сопровождаемое презрительным женским хмыканьем и возмущённой воркотнёй стариков и старух.
В здешних краях обычаи были строгие, а потому у местных парней считалось удачей увидеть девичью ножку, когда подружка собирает яблоки, забравшись на стремянку. Или руку, обнажённую выше локтя, например во время стирки.
Конечно, все представители мужского населения старше шестнадцати лет, побывали, и не по одному разу, в городе. И среди них, редко кто не побывал в стриптиз-барах, «просто так, из любопытства». Точнее, таких кто хоть раз не сунул бы туда нос, не было совсем, потому что даже те, кто утверждал, что им, дескать, не интересна «вся эта гадость», врали похлеще пресловутого сивого мерина!
То, что видели в лучах софитов и мелькании разноцветных огней, бесхитростные деревенские парни, в мужской компании обсуждалось живо, громко и со смехом, а в присутствии женщин и местного священника, конечно же, замалчивалось. Кое-кто, правда, шел ещё дальше, и хвастал шёпотом, что ходил к шлюхам в специальный дом или «снимал» проституток на улице. (Хотя это ещё вопрос кто кого снимал!)
Конечно же, далеко не все местные девушки были такими уж недотрогами, как старались выглядеть на людях. Если бы чуланы, овины, сеновалы и просто кусты умели говорить, они могли бы поведать немало занимательных историй о скромных и благочестивых молодых людях обоих полов, которых пастырь не раз ставил в пример другим во время своих проповедей.