Ключ
Шрифт:
— Да? — Мегги повернулась к Анджелике, распахнув свои большие изумрудные глаза. — Женщина действительно испытывает удовольствие от того, что мужчина прикасается к её груди?
— Ну-у…
Анджелика вдруг почувствовала, что ей становится жарко, несмотря на то, что вечер был прохладным, а костёр, который они развели совсем маленьким.
— Я ведь ещё не кормила детей! — попыталась она увильнуть от ответа.
— Как это не кормила? — оживился безжалостный Огнеплюй. — А Мегги? Ты же кормила её там на лесопилке! Драконы именно так и кормят свою молодь, пока та не научится самостоятельно разрывать добычу.
Анджелика вдруг поняла, что он совершенно прав. Ну и что, что Мегги старше неё на столетия и даже на тысячелетия? Ну и что, что у них разная от рождения природа? В тот момент они обе были драконессами, и она покормила Мегги, как детёныша, и… Испытала при этом странное, необъяснимое удовольствие, природу которого тогда не поняла.
А ещё, ей вдруг вспомнился Драся, как они были счастливы вместе. И то, какое блаженство она испытывала, когда он прикасался к ней… Это чувство было одинаковым, как до его трансформации в человека, так и после. Они тогда вплотную подошли к грани полной близости возлюбленных, но не переступили её. Эх, глупый Драся!..
Анджелика вдруг поняла, что если дальше будет молчать, вспоминать и думать, то расплачется!
— Женщина испытывает удовольствие, когда к ней прикасается её любимый и желанный мужчина, — твёрдо сказала она. — Не только к груди, а вообще… где угодно. Они оба испытывают при этом наслаждение, но это доступно лишь тогда, когда оба хотят этого. Если же к тебе тянет руки кто-то чужой и ненавистный, то это может вызвать только отвращение!
— Здорово! — воскликнула Мегги. — Теперь я понимаю, почему ты отказалась показать тому мужику сиськи, хоть он и просил. И почему ты его шибанула, тоже понятно — он-то тебя хотел, а ты его нет, а он не отставал…
— Совершенно верно, сестрёнка! — прервал её Огнеплюй. — Только он хотел вас обеих. И не он один.
Обе девушки воззрились на него с удивлением.
— Помните того толстого фермера, который говорил со мной, когда я объявил номер с заклинанием огня? Он предлагал по двадцать долларов за ночь с каждой из вас. И ещё прибавил, что не будет против, если мы задержимся у него на недельку — другую.
— Странно! — изумилась Мегги. — Но ведь мы его совершенно не знаем и конечно не любим.
Анджелика, увидев, что рыжий похабник вздумал посмеяться над сестрой, решила взять объяснение на себя.
— Этому человеку совершенно безразлично, что мы о нём думаем и что к нему чувствуем, — начала она. — Его интересует только то, что будет чувствовать при этом он.
— Ах, вот за что он предлагал деньги! — догадалась Мегги. — Это компенсация за то, что мы не будем испытывать удовольствия от близости с ним.
— Ну-у, да, и за это тоже… — сказала Анджелика, чувствуя, что теряет нить рассуждения.
— Довольно много женщин делают это своей профессией, — подхватил Огнеплюй. — Не испытывая удовольствия сами, они доставляют его мужчинам и получают за это деньги.
— Как интересно! — воскликнула Мегги. — В этом есть и смысл, и резон, и выгода!
— Но считается, что это дурно… — робко возразила Анджелика, понимая, что сейчас зайдёт в тупик.
— Почему? — искренне удивилась Мегги.
— Потому что тупое, бессмысленное, погрязшее в нелепых предрассудках человеческое общество, — вдруг заговорил Огнеплюй не просто без намёка на свою обычную усмешку, а с какой-то злостью, — века назад объявило этих женщин людьми низшей категории, несмотря на то, что до сих пор никем не было представлено, хоть сколько-нибудь вразумительное объяснение, чем их труд хуже любого другого!
— Я не понимаю… — пролепетала ошарашенная его горячностью, и даже немного испуганная Мегги.
— А этого никто не понимает! — воскликнул Огнеплюй со злой весёлостью. — Ты не понимаешь в силу своей неискушённости, ведь ты не жила среди людей, и изучала их только по книгам, в основном медицинского содержания. Я не понимаю, несмотря на то, что прожил среди людей пять столетий и наблюдал за ними, как никто из них не способен наблюдать за своей и чужой жизнью. При этом единственно, что я понял в отношении к женщинам, избравшим своей профессией плотскую любовь, это то, что здесь царит её величество — Лицемерие! Дело в том, что их частенько клеймят позором и преследуют те, кто втайне, а иногда и явно пользуются их услугами. А если не пользуются сейчас, то пользовались, когда были молодыми или до того, как завели себе постоянных партнёрш в жизни. Да и то в последнем случае, время от времени прибегают к услугам «старых подруг». Тем не менее, каждый такой лицемер считает своим долгом сказать недоброе слово в их адрес. Но это ещё что! Когда кто-нибудь из этих господ дорывается до власти, (а, кроме лицемеров, у людей редко кто до власти дорывается), начинается полный кошмар! Принимаются законы запрещающие проституцию, (так презрительно называют эту профессию), закрываются дома, где женщины принимают мужчин-клиентов, целые армии холуёв, почувствовавшие запах денег или просто склонных к садизму, начинают поливать грязью тех, кто беззащитен и прославлять «мудрые» решения «высокоморального» правительства! А бывает ещё хуже — женщин преследуют законники, полиция, церковь. Доходит до штрафов, тюремных заключений, расправ и даже казней, в зависимости от того в какой степени примитивности находится то или иное общество! Бывают, конечно, и спокойные времена, вроде земной Эпохи Возрождения, но это редко продолжается долго…
— Что-то мне страшно! — поёжилась Мегги и спрятала грудь под рубашку.
— Ты в человеческом мире, сестрёнка! — рассмеялся Огнеплюй. — Сама захотела познать его изнутри, так что привыкай. Многие человеческие законы, принципы и правила, порой настолько абсурдны, что невольно думаешь — а в своём ли уме всё это человечество, которое так гордится своим разумом, якобы возвышающем его над природой?
— Огонёк, — спросила Анджелика, напряжённо обдумывая слова их философствующего спутника, — так ты считаешь профессию, м-м, публичных женщин нормальной? Или, как это сказать? Правильной? Приемлемой?
— Я считаю её нужной, — ответил Огнеплюй. — С точки зрения человеческой физиологии она также необходима, как, например, профессия повара или портного. Именно ввиду её необходимости, никакие запреты никакой власти не способны истребить её полностью. Кстати, именно эти запреты порождают то, что вменяют в вину проституткам — связь с криминалом, рассадник болезней, низкие душевные и культурные качества, пьянство, наркомания и так далее!
— Почему?
— Потому что когда деятельность этих, как ты их назвала, публичных женщин, законна, когда общество относится к ним по-человечески, а не старается выбросить на собственные задворки, они перестают отличаться от прочих обывателей, ведут нормальный образ жизни, не нарушают общественный порядок, и даже становятся образцовыми прихожанками местных церквей! А что? Если их деятельность проходит под контролем государства. Если сами они находятся под надзором врачей, что одинаково в их интересах, и в интересах тех, кто их услугами пользуется. Если для занятия своей профессией они проходят специальное обучение, (да, оно существует много столетий и это действительно наука!), получают лицензию и допуск для работы на определённой территории — всё становится на свои места. Ими не брезгуют, их ни откуда не выгоняют, не оскорбляют и даже наоборот — ими восхищаются поэты, художники приглашают их в качестве моделей для произведений искусства, а люди знатные обращаются с ними, как с дамами и не стесняются появиться в обществе с такой спутницей! Неужели это плохо? Чем это плохо и кому от этого плохо? По-моему, плохо, это когда государство, призванное защищать граждан, отбирает у них средства к пропитанию! Плохо, когда девчонки, которых выгнали из публичного дома, идут на обочину дороги, где любой мерзавец может их оскорбить, обидеть, ограбить и даже убить, а полицейский, поставленный обществом для того, чтобы защищать беззащитных от бессовестных, собирает с них дань под угрозой того, что может прогнать с места и не дать заработать на жизнь! Плохо, когда их берёт под своё крыло преступность, которой безразлично здоровы они или нет и каково их душевное состояние! Плохо, когда каждая швабра плюёт им вслед и безнаказанно хамит, кичась собственными «добродетелями», в то время как у неё самой в душе настоящая помойка!..
— Интересно, а что бы ты сказал, если бы узнал, что я занимаюсь проституцией? — спросила Анджелика, сузив глаза.
Огнеплюй посмотрел на неё долгим взглядом, в котором сочетались нежность, сочувствие и насмешка.
— Не знаю, — честно ответил он. — Не знаю, только потому, что мне доподлинно известно, что это не так. Никто из нас не представляет достаточно точно, как он поведёт себя, что скажет и что сделает в той или иной ситуации, пока действительно в ней не окажется. Можно лишь предполагать. Так вот — я предполагаю, что был бы удивлён, но это не вызвало бы у меня мыслей, вроде — «Как низко пали потомки Самбульо!» Я принял бы тебя такой, какая ты есть и радовался бы тому, что имел счастье встретиться с тобой в этих мирах!