Ключевой
Шрифт:
Я оглянулся в нерешительности – напротив была приоткрытая дверь нашей спальни, в которой было все так же, никаких изменений. Виднелась все еще не заправленная постель, яркий свет бил в окно. Я вновь повернулся и вошел в «детскую», потрогал турник, коснулся беговой дорожки. Они были настоящими. В комнате, где я вечером укладывал ребенка, теперь было ничего не узнать! Совершенно сбитый с толку, я прошел на кухню, по дороге задумчиво откатив дверцу шкафа-купе, стоящего в коридоре.
Взяв в руки телефон, я отыскал номер Вероники и, присаживаясь за стол, набрал его.
– Але? Привет!
– Да, привет! – послышался в трубке ее голос. –
– Ника, скажи, а где Максим?
– Что?.. Сейчас, погоди, поверну, вот так… Что ты спрашиваешь?
– Я говорю, где наш сын?
На том конце возникла пауза. Слышно было только, как встречные машины пролетают мимо автомобиля моей жены, который, видимо, стоял в пробке.
– Я сейчас был в его комнате. И там спортзал… Я понимаю, сюрприз и все такое. Но как ты успела это за ночь?.. Он у папы уже или в саду? – вновь вернулся я к главной теме. Но ответом мне было молчание. Я подождал немного и, пытаясь вложить всю обеспокоенность в свой голос, спросил: – Ник, что происходит?
– Хватит! – вдруг крикнула она, и я понял, что моя жена плачет. – Это не смешно!
– Хватит что? – ошарашенно произнес я. – Ты мне просто ответь, чтобы я не волновался…
Впрочем, последние слова я уже говорил в пустоту – связь прервалась, либо она положила трубку. Я моментально перезвонил еще раз.
– Да! – она ответила сразу.
– Связь прервалась, – объяснился я. – Звонил тебе узнать, где Максим? Ты можешь мне просто сказать, где ребенок, чтобы я не волновался?!
– Иван, перестань, пожалуйста, – срывающимся тоном негромко сказала Вероника. – Ты делаешь мне больно.
И она вновь положила трубку.
Я откинулся на стуле и глубоко вздохнул. Внутри, прямо под солнечным сплетением, у меня зародилось чувство, которое знающие люди называют просто – паника! И теперь она нарастала лавинообразно. Нужно было срочно звонить отцу! Дрожащими пальцами я набирал на клавиатуре его номер, который знал наизусть. Времени ползать по спискам контактов не было совершенно.
– Да, сынок, доброе утро! – Голос папы был бодрым.
– Пап, скажи, Макс у тебя?
– Кто? – Мой отец, кажется, искренне удивился. – Какой Макс?
– Папа! – раздраженно крикнул я. – Максим у тебя сейчас? Это серьезно!
– Какой Максим, объясни хоть? – участливо произнес мой пенсионер, услышав в моем голосе неподдельную тревогу.
– Вы что, договорились с Вероникой разыграть меня?! – вдруг осенило меня. – Точно! И этот спортзал за ночь… Слушай, это было круто, – я выдохнул – Прямо почти поверил. У меня прямо все трясется внутри! Ты не забывай, что мне не 20 лет все-таки, может и инфаркт хватить, – закончил я вообще игривым тоном.
– А в чем розыгрыш? – вдруг спросил меня папа. И, несмотря на то что сказано было очень по-теплому, по-отцовски, но в этой фразе было столько льда!
– Папа, я сейчас приеду, – ответил я коротко и нажал на значок отбоя вызова. Я сидел на кухне, уставившись в одну точку на обоях. Тряхнув головой, чтобы сбросить наваждение, я резко встал. Сердце бешено колотилось, на ладонях проступила испарина. Нет, все в порядке, успокаивал я себя. Он в саду, а мои близкие люди почему-то решили меня напугать!
Я прошел в спальню, взял из шкафа первые попавшиеся джинсы и рубашку с вешалки. Натянув брюки, застегивая по дороге пуговицы, я еще раз подошел к открытой двери детской комнаты. Чуда не произошло. Ужасный кошмар никуда не делся. Безликие тренажеры встретили меня угрюмым молчанием.
Отыскав носки на кухне под стулом, куда я повесил их вчера перед сном, я натянул их и вскоре был в прихожей. Здесь я посмотрел в зеркало и встретился со своим испуганным взглядом. Какое-то странное чувство охватило меня. Мне вдруг показалось – на секунду, не больше, – что Макса нет и не было вовсе. Задавив в зародыше эту чудовищную мысль, я выключил свет в коридоре, подхватил свою водительскую сумку с ключами и вышел на лестничную клетку.
Не знаю почему, но я поехал не к отцу, а в детский сад. Может, хотел убедиться, что мой сын там, играет в группе в машинки со своими друзьями – Ильей и Арсением, или, наоборот, отодвинуть страшный факт ожидавшей меня катастрофы? Действовал я интуитивно. Вел машину агрессивно, уставившись в одну точку. Пролетел на красный, с визгом резины повернул во двор и через несколько минут остановился возле ворот сада, куда приезжал почти каждый день.
На улице была прекрасная весенняя погода. Молодые листочки только показали свои зеленые головки из почек, они торчали остро, ярко. Птичий щебет, такой сильный именно сегодня, отражаясь от многоэтажки, стоящей напротив детсада, заполнял весь двор. Асфальт был мокрый от прошедшей здесь некоторое время назад «поливалки». Все дышало свежестью и влажной прохладой. Я перепрыгнул через полоску газона, на котором трава уже густым частоколом тянулась вверх, и остановился возле калитки. Здесь я набрал привычный код и вошел на территорию.
Вдоль здания тянулась асфальтовая дорожка, на которой краской были нанесены отсечки метров: «Старт», 10, 20, 30 и так далее. Между линиями этой спортивной разметки пестрело множество рисунков, сделанных цветными мелками, – над украшением дорожки крепко потрудились дети. Здесь были нарисованы «классики», какие-то феи с непропорционально большими глазами и кучерявые болонки с игривым прищуром. Поколения меняются, думал я, а дети рисуют все одно и то же, и слава богу!
Миновав все эти прекрасные художества, я вошел в здание. В группе, как всегда, было шумно, cтоял гвалт. Я не стал заходить в группу и подошел к шкафчику, в котором мы обычно оставляли вещи Макса. Однако вместо нашей фамилии и имени моего сына на дверной табличке было написано «Артур Арагоцян». Отворив дверцу шкафчика, я заметил вещи не моего ребенка. Я быстро подошел к двери, открыл ее и заглянул в группу. Моему взору предстала картина, которая часто с умилением вспоминается родителями, но снится в страшных снах воспитателям! Дети носились, подчиненные броуновскому движению, они орали, плакали, смеялись, пели… посреди этой какофонии, за детским столом на маленьком стульчике сидела воспитатель Ольга Владимировна и сосредоточенно что-то писала.
Это была молодая, лет тридцати, женщина приятной, даже, пожалуй, привлекательной внешности. Удивительно, что эта интересная шатенка, всегда опрятная, предпочитающая длинные цветастые сарафаны, вызывающая одобрение у родителей и восторг у детей, была не замужем. Вероника даже подтрунивала иной раз надо мной, что я, мол, так часто езжу за Максом в садик, уж не к «Оленьке» ли намылился?!
Не скрою, с ней было приятно общаться. Стройная, женственная фигура, большие карие глаза, красиво ниспадающие локонами, а иногда и заплетенные в косу волосы… Она даже чем-то напоминала Веронику… Нет, конечно, у нас ничего не могло быть! Я же был все-таки папа ребенка, который ходил в ее группу.