Ключи Пандоры
Шрифт:
Она подвинулась ближе, опрокинула Никиту на спину и медленно, как в пошлых фильмах про любовь, стянула с него полотенце и взгромоздилась сверху. Никита поймал себя на мысли, что его руки автоматически тянутся к ней, скользят по талии и опускаются ниже, к маленьким тугим ягодицам…
А дальше как в американских горках… Плавно, плавно, а после вдруг — кульбит и сальто, да такое, что душа рвется наружу с животным криком, и следом резко — вверх и вниз! Верх и вниз! Отчего кожа становится горячей, а ладони — влажными, как у подростка. Только тебе, в отличие от прыщавого малолетки,
Она наклонилась над Никитой. Ее длинные светлые волосы падали ему на голую грудь, приятно щекотали и волновали. Мурлыкая и ластясь, как кошка, она поцеловала его в висок, затем над бровью и в щеку, и после, куснув за мочку, тихо прошептала в самое ухо:
— Меня зовут Дашей!
Тимоха пробудился ближе к вечеру и долго болтался по квартире в белых трусах с черными буквами «Adidas» на крестце и маялся от жажды. В доме не осталось ни сока, ни минералки, ни кефира, кроме воды из-под крана, пить которую он решительно отказался.
За ужином Тимоха долго удивлялся, что принял Никиту за своего старого кореша. Пышногрудая брюнетка Ира вяло жевала тост и в беседе не участвовала.
— Вы ведь даже не похожи, — удивлялся Тимоха. — Он типа того, блондин, а ты эта… Ну, типа антисептик!
— Антипод! — поправила Дарья. — Тима, лучше не употребляй умных слов, если не знаешь их значения. Ты хотел сказать, что он — брюнет. Твой друг светлый, а Никита — темненький. Правильно?
— Правда, — расплылся в улыбке Тимоха. — Типа я хотел по-умному… Но Никитос меня понял!
Никита слушал и улыбался.
Находиться в этой беззаботной, легкомысленной, словно стая мотыльков, компании, было приятно и весело. Тревоги прошлого отступили на задний план и маячили неясными тенями, нестрашными, как забытый сон. Золотую молодежь ничего не волновало и не заботило, кроме развлечений. И даже призрак летней сессии был для них лишь мимолетным кошмаром, который легко развеять ворохом банкнот.
Тимоха и Ира ушли, когда уже сгущались сумерки. Никита тоже порывался уйти, вяло и неубедительно, сознавая, что идти ему, собственно, некуда, однако Даша решительно воспротивилась и оставила его у себя.
— Уф! — выдохнула она, когда за Тимохой и Ирой закрылась дверь. — Думала, никогда не уйдут! Нет, я их, конечно, люблю и все такое, но бухать три дня подряд — это даже для меня чересчур!
— А что ж я такое выпил в клубе, не знаешь? — спросил Никита. — Убойно-зеленое?
Дарья рассмеялась.
— О, это адская смесь! Называется «Встретимся завтра». Обычно пьется на посошок и не такими ведрами, как вы с Тимой выкушали!
В белой футболке, легкомысленных шортиках и трогательных полосатых носочках она выглядела чертовски соблазнительно. И не смотреть же вместе телевизор она оставила его на ночь? Недолго думая, он потянул ее в сторону спальни. Даша хохотала, отбивалась, но сопротивление — напускное, ненастоящее — было сломлено через несколько минут…
Ночью они лежали, обнявшись, и молчали, наблюдая, как по стенам и потолку мечутся заполошные городские огни. Сон не шел, да и разговор не клеился. Сначала они были слишком разгоряченными, как пустившиеся вскачь кони, затем — слишком усталыми, а потом заводить разговор было уже некстати. О чем думала Даша, Никита не знал, а ему в какой-то момент стало неуютно. Прежде ему не приходилось попадать в подобные ситуации. Нет, безусловно, как любой мужчина, он не пренебрегал встречами на один раз, которые чаще всего заканчивались сексом: хорошим, более-менее приличным, скверным, но так, как с Дашей, не бывало никогда.
Ему еще не приходилось спать с девушкой, протянувшей руку помощи. Даша понимала: идти ему некуда, и оставила у себя, хотя могла выставить за дверь. Вон как невежливо выпроводила Тимоху с его лохматой пассией. Неужели нищий журналист мог чем-то понравиться девушке, упакованной по самое не хочу?
— О чем ты думаешь? — вдруг спросила Даша.
— О тебе! — сказал Никита. — Дурацкая ситуация! Впервые в жизни не знаю, как себя вести!
Она приподнялась на локте и уставилась на него. В полумраке ее успевшее загореть лицо казалось неестественно темным, а волосы и глаза — наоборот, очень светлыми. Она помолчала и затем нехотя произнесла тихим и будто смазанным голосом:
— Ты должен знать, я — девушка с прошлым. Нет, конечно, на панели не стояла. Слишком хорошо воспитана для этого! Но у меня есть папик. Богатенький! Иметь молодую содержанку проще и выгоднее, чем по борделям таскаться. И безопаснее!
Она водила пальцем по голой груди Никиты и думала: сейчас он что-нибудь скажет, что-то плохое, гадкое и болезненное, словно удар хлыстом. А она этого не хотела, потому что…
Потому что ждала сказки. Красивой, волшебной, непременно с благородным принцем на белом коне! Даша ни в коем случае не призналась бы в том, что все это время тайком за ним наблюдала, как затаившаяся в засаде кошка, ловила каждый жест, каждый взгляд. В этом простом и вроде ничем не примечательном парне было что-то иное, нездешнее, инопланетное.
Или для москвичей все иногородние — инопланетяне?
Он не так улыбался, не так говорил. Его слова были слишком правильными, звуки — четкими, как у дикторов новостей. Даже глаза — серо-голубые и холодные льдинки — смотрели по-особому, а в иные моменты затягивали как омут.
Больше всего Даше хотелось, чтобы Никита — чужой и случайный, но ставший вдруг родным и близким — не осудил ее, не отшвырнул от себя, как это бывало с папиком-благодетелем, который не упускал шанса напомнить, из какого дерьма ее вытащил. И в какой-то момент Даша вдруг поняла, что сама себе противна.
А почему? Да потому, что рядом появился мужчина с глазами, не замутненными коксом, таинственный и нервный, но нежный и понимающий в минуты близости. Ей очень хотелось ему понравиться — сейчас, сию минуту, а дальше — будь что будет!
Он промолчал, но руку не убрал.
Даша приободрилась и придвинулась ближе: не отстранится ли?
Не отстранился!
Тогда она положила голову ему на плечо и попросила:
— Теперь ты расскажи мне об этом самолете. Хотя бы в общих чертах. От кого ты скрываешься?