Книга 1. Башня аттракционов
Шрифт:
– Чё?! Ка… Какой изолятор? – Она выразительно постукала пальцем по лбу и отошла, не дослушав. Вот тебе и «персонал в курсе».
Янка ушла в туалет. Убедилась, что кабинки по соседству пустуют, набрала номер.
У неё едва не брызнули слёзы, когда в трубке раздался знакомый, родной, из другого мира, из другой жизни, тихий голос редакторши.
– Кисуля, мы тут подумали. Если ты не будешь спать в общем корпусе – тогда какой смысл реалити-шоу? Вся острота, вся интрига в этом. Зритель ждёт. Ты молодчина, давай держись. Мы за тебя держим кулачки.
Янку обвели вокруг пальца. Кинули. Низко, подло кинули свои же коллеги. Так же легко редакторша могла сообщить, допустим, что поменялись условия игры. И её, Янкино участие в реалити-шоу продлено на неопределённый срок. Может, на год. Может, на три. Может, на 25 лет. Такое пожизненное реалити-шоу. Просто кисуля невнимательно прочитала договор, мелким шрифтом внизу…
А они там кулачки за неё подержат.
Янка положила трубку, не имея сил удерживать рыдания, сквозь пальцы текли слёзы от жалости к себе.
Однажды в детстве её обманом отправили в санаторий. Сказали, «только посмотреть деток в песочнице».
Улеглась пыль от автобуса, в котором уехали родители, зелёная калитка захлопнулась. И только тогда маленькая Янка осознала, что целый месяц, а может, всю жизнь, будет жить без мамы, без братика и рыжего кота Чубайсика, без подружек и своего милого двора. И такое глубокое детское отчаяние, ужас, горе сдавили ей горло… Такая вселенская тоска опустилась на маленькую душу… Вот и здесь то же самое.
«Ни в коем случае никогда не реветь при всех, не показывать слабость. Когда никто не видит – сколько угодно. В душевой или в подушку». Примерно так наставлял один из пунктов интернет-ликбеза.
Янка крепко, досуха утёрла покрасневшие глаза, высморкалась в синий сатиновый лоскуток.
– Ну чё, суконка, настучала? Овца, я те покрысятничаю, хля… Шкрыдла.
Господи, когда-нибудь отвяжется от неё эта больная истеричка?! Прямо Янка ей мёдом намазана, что ли.
И все молчат. Кто-то с любопытством смотрит издали, кто-то подошёл ближе, образовав кружок. Может, морковная у них эта… Паханка? Янка выставила ладошки, чтобы остановить наседавшего врага. Руки упёрлись в тощую грудь – морковная в предвкушении ахнула:
– Драться?! Грабли убери, хля, я сказала!
– Давай со мною дерись, – прогудел бас. Между Яной и Лизкой втиснулась рослая, на голову выше прочих деваха. – Если руки чешутся – об меня чеши.
И стояла неколебимой скалой до тех пор, пока Лизка, огрызаясь и ворча, не отошла в сторону.
– Ты меня держись, а то заклюют, – прогудела добродушная деваха. Она наивно улыбнулась, и стало видно, что у неё нет передних зубов. Голый рот делал её похожей на большого ребёнка. – Спать рядом ляжем, я с соседкой договорюсь.
У неожиданной покровительницы на груди на нашивке значилось: «Кордун Галина. Отряд № 6».
В эту ночь Янка легла, чувствуя себя под тёплым уютным крылом. Морковная, с Галиных слов, оказалась никакой не паханкой, а обыкновенной шавкой и ковырялкой, ходившей по рукам. И прозвище имела соответственное: «Лизочка, Лизочек, ещё один разочек».
– И вообще, ни паханов, ни опущенных на женской зоне нет. И проверок с полотенцами никто не устраивает. Дикие кошки над собой ничьей власти не потерпят. Мы независимые, гуляем сами по себе, – с гордостью сказала Галя. И презрительно добавила: – Это мужики, псы, без хозяина и плётки не могут. Ни на воле, ни на зоне.
Правда, в отряде была «сама», которая судила споры, мирила соперниц. Ею – вот не подумаешь! – оказалась маленькая женщина, похожая на усталую учительницу. Но не факт, что и её послушают.
Дальше… Дальше всё развёртывалось, как в дешёвом уголовном романе.
– А ты на Пятачка смахиваешь, из мультика. Смешная, и пищишь так же. И нос как пять копеек, с круглыми дырочками. Пи-ип, – Галя любовно подавила Янкин нос. – Ути, птенчик мой. Счас простынёй отгородимся… Никто нам не помешает, – и, сопя, навалилась на Янку тяжёлой тёплой грудью. Уткнулась, завозилась мягкими мокрыми губами в её шее, тяжело дыша, шарила за пазухой.
– Что, совсем-совсем ничего не чувствуешь? – с огорчением спросила она у полуобморочной, окоченевшей Янки. Сколько ни пыталась Галя ласково разжать её пальцы и уложить куда следует, или склонить Янкину голову к своим жарким чреслам – Янку свело судорогой. Вот так взяло и всю свело, от макушки до кончиков пальцев.
Галя вздохнула:
– Ладно. Сильничать не буду, не из таких. Погоди, дай срок – сама запросишь. Вся сладость, когда обе хочут.
– Хотят, – на автомате сказала дрожащая Янка. – Не хочут, а хотят.
– Грамотная, – уважительно подытожила Галя. Она нехотя вернула своё тело на тяжко скрипнувшее ложе. – Книжек, поди, много читала: всяких, разных… Расскажи чё-нибудь кучерявенькое из книжек, а? Про любовь до гроба со смертоубийством. Чтобы трясло всю, огнём жгло и морозом продирало.
«Чтобы трясло всю» – такое Янка не читала. Читала современную женскую прозу, но там вся прелесть, неуловимый аромат в недосказанности, в изяществе языка, стиля. Гале же явно требовался сюжет покруче, с элементами мелодрамы.
Такие можно было взять только из передачи «В зале суда». Янка лихорадочно мысленно перелистывала сценарии, которые сама строчила для нескончаемого судебного сериала. Телевизионные судилища, прямо скажем, были бездарной, безграмотной, грубой имитацией настоящего суда. Зато уголовные дела – самые интересные.