Книга 1
Шрифт:
В этом спектакле 32 картины, которые решены в разном ключе. Этот спектакль очень яркий. там есть элементы буффонады, цирка, кукольного театра. Для того, чтобы уметь как-то двигаться мы разучивали специальные аккробатические номера. Вообще, подго товка в нашем театре, и не только для этого спектакля, должна быть выше, чем в нормальных драматических театрах. Так, например, я играю роль Керенского, и выполняю, ну трудности небольшой, но во всяком случае цирковые номера. У нас есть пантомимическая группа актеров, которая занимается чистой пантомимой, цирковым искусством, и пантомимы очень и очень много в нашем театре.
И вот эта линия гражданственной тематики в нашем театре про должалась. Мы поставили еще несколько спектаклей: «Мать»,
Театру предстоит еще много интересной работы. Вы знаете, как трудно попасть в наш театр на спектакль. Билеты достать почти невозможно. И это прекрасно для нас, потому что мы на хозрасчете. нам нужно много зарабатывать… а помещение у нас маленькое и нам нужны все время аншлаги.
Мы обычно приходим на работу к 9 утра. До трех часов у нас репетиция: час утром занятия пантомимой, движением — кто хочет, потом 5 часов репетиция. Потом три часа перерыв. И уже вечер — начинается спектакль. Так что никакой личной жизни нет, и если кто-нибудь захочет заниматься личной жизнью, то лучше в стенах театра это делать… потому что иначе невозможно, нет времени.
Так что впечатление о том, что это так легко и лавры и цветы и более ничего для актеров, это впечатление ложное. Я уверен, что таких людей, которые так думают, среди вас нет. Хотя в театре вы ви дите самую красивую часть нашей работы, это когда мы на сцене. И никто не видит кухни. И это тоже хорошо. В театр нужно приходить для того, чтобы подумать, отдохнуть, иногда повеселиться, иногда погрустить…
В кино дело было несколько хуже. Когда я начал сниматься, а это было 10 лет тому назад, то я все больше играл таких разбитных и очень веселых ребят, каких-то в меру испорченых, иногда хороших. И вот в первом фильме «Карьера Димы Горина» я играл роль монтаж ника-высотника. Надо сказать, что кино это вообще замечательно приобретаешь побочные профессии. Ведь все должно делаться по настоящему, значит навыки какие-то надо приобретать. Ну вот, мы лазили по этим 40-метровым опорам, тянули высоковольтную линию электропередач. Все это замечательно. я научился там водить машину, так что кусок хлеба под старость лет есть…
А первый съемочный день был очень смешной. Я должен был играть такого человека, который приставал к Тане Конюховой, не к актрисе, конечно, а к персонажу, которого она играла. В кабине машины я должен был ее обнимать, говорить какие-то слова, а Горин ехал в кузове и смотрел на это все. Я долго отказывался, потому что я был молодой и скромный человек, и говорил — она знаменитая актриса, мне не удобно, я не могу и т. д. но все настаивали, говорят, что нужно, что это — для сценария. Я очень долго отказывался. Потом Таня Конюхова даже говорит: «Ну, что ты, Володь, в конце концов, ну, смелее…». Вот я смелее, смелее, ну, наконец, согласился… И это было очень приятно. Но за это наступает рас плата и после этого Дима Горин должен бить меня по лицу. Это все — первый съемочный день. Представьте себе, а в кино все де лается по-настоящему и много дублей подряд. Была ужасная погода, он бил меня 9 раз подряд, все говорил для симметрии, по разным челюстям. Но это было не очень приятно, и когда я наконец думал, что кончилось это прекрасное занятие, то оказалось, что пленка вся была забракована и все надо повторять…
Еще раз хочется вам сказать, что кино и театр — совсем разные вещи, разные манеры игры, работы. В кино сниматься интереснее только в смысле того, что ты видишь много разных людей, событий мест. А во всех нас лежит тяга к перемене мест еще с детства. Для этого кино дает большие возможности. Я объездил почти всю Россию за эти 10 лет, пока снимался в кино.
Но с другой стороны работать в театре значительно интереснее, потому что творческий процесс
Потом я снимался в фильме «713-й просит посадки». И опять там приставал к чужой девушке, и опять меня должен был ударять за это отар коберидзе. он человек восточный, глаз у него горит. Я думаю, ну, сейчас убьет и конец. Еще два дубля и дам дуба.
Но остался жив. И с тех пор всегда смотрю в сценарий, который предлагают. Смотрю… кто кого…
Потом было несколько ролей, даже не хочется вспоминать. Одна из них, помню, в фильме «штафной удар». Потому что тогда я наУчился ездить на лошади и там научился выполнять трюки, например, сальто назад, во время когда мы с лошадью шли на препятствие. Эта долгая тренировка, но это прекрасно. Надо уметь делать все. Актеры обычно всегда хотят сами выполнять трюки. Хотя вот в последнее время, после смерти Урбанского особенно, запрещено актерам это делать. Это выполняют люди специально подготовленные. Трюк долго готовится. Но все равно мы любим делать все сами, чтобы потом сказать, что это мы, хотя никто и не видит, ты или не ты.
Вот в фильме «Служили два товарища», где я играл роль белогвардейского поручика Брусинцова, в самом конце фильма он должен был стрелять себе в рот, падать с борта судна, отправляющегося за границу. Я долго просил, чтобы это мне разрешили. Ну, режиссер сказал: «Ладно. Я не видал, не знаю». В полной одежде 3–4 раза я падал в воду, а вода была ледяная. Был март месяц, три градуса цельсия. Ну, после этого вытаскивали, приносили спирт… растирать. Так что к четвертому дублю я сказал: «еще сколько угодно».
И вот, несколько возвращаюсь к началу, я играл очень поло жительных людей, которых, даже если сейчас вспомнить, ну таких и не бывает. Таких хороших… вот я играл бригадира Маркина «на завтрашней улице». Он такой хороший. Его все любят. Его любят начальство, друзья, жена, дети. А он очень положительный: живет в палатке, палатка протекает, мебель гниет, ребенки плачут, жена кашляет, а он говорит — я квартиру не буду просить, потому что другим нужнее.
Но через какое-то время мне очень повезло и я начал сниматься в картине виктора турова на минской киностудии. Это человек очень интересной судьбы. Когда ему было 8 лет, их угнали с матерью в Германию, потом он, потеряв родителей, возвращался полгода через всю Европу. Пришел к себе домой и сохранил такую ясность воспоминания, что он снимает картины о конце войны, о Белоруссии, которую он бесконечно любит, снимает фильмы, на мой взгляд, лучше всех о партизанах. Сейчас выходят на экран 2 его картины: «Война под крышами» и «Сыновья уходят в бой». В этих фильмах я не снимался, но писал туда песни. Во все его фильмы я пишу песни, с тех пор, как он при гласил меня сниматься в фильме «Я родом из детства». Там я играл роль капитана-танкиста, который горел в танке, полгода лежал в госпитале и пришел домой седой и искалеченный человек в 30 лет. В этом фильме я впервые в жизни писал профессионально песни.
Потом у меня был «одесский период» в моей жизни. Это были фильмы: «Вертикаль», «Короткие встречи» и потом 2 картины не Одесской киностудии, но снимающиеся в Одессе: «Служили два товарища» и «Интервенция». Этот фильм еще не вышел на экран. Я жил почти 4 года в поездах и в гостинницах Одессы. В поездах полгода точно жил. Каждую ночь туда и обратно (в Ленинград или в Одессу), поэтому потом долго не мог засыпать: надо было трясти… такая была привычка.
И поэтому многие думают, что я одессит и много писал про Одессу. Нет, я про Одессу очень мало писал. Только в последней своей картине «Опасные гастроли», а просто я там очень много жил. И одесситы, значит, принимают за своего. Ну, бог с ними, если им приятно, я не возражаю.