Книга Асты
Шрифт:
Итак я не думаю, что улик достаточно, чтобы оправдать ваше решение вынести вердикт «виновен».
Если только вы не придали большого значения заявлению мисс Фишер о том, что обвиняемый открыл ей дверь в столовую, если вы не видите в этом намеренного желания отвлечь ее внимание от кухни, то нет никаких улик, что обвиняемый как-то связан с орудием убийства. Также вы должны принять во внимание затраченное время и спросить себя, станет ли человек в его положении, собираясь совершить злодеяние — как утверждает обвинение, — рисковать выйти из кухни с ножом, когда есть вероятность встретить мисс Фишер в коридоре. Вы должны
Используя косвенные улики, судьи и присяжные обязаны быть особенно внимательными, прежде чем выносить приговор. И мой долг указать: только в том случае, если показания выглядят столь убедительными, что ни у кого не останется сомнений, — только тогда вы можете признать обвиняемого виновным. Вы не обязаны считаться с моим мнением, но вам следует быть очень внимательным, прежде чем мы признаем человека виновным в таком преступлении. Конечно же, это исключительно на ваше усмотрение, джентльмены.
Теперь я попрошу вас удалиться, чтобы обсудить вердикт. Тщательно взвесьте свидетельские показания с обеих сторон. Если вы полагаете, что обвинение доказало вину подсудимого, ваш вердикт будет «виновен». Если же нет, если есть хоть малейшее сомнение, ваш вердикт должен быть «невиновен».
Двое полицейских привели всех присяжных к присяге, и те удалились в два тридцать пять дня. Они совещались два с половиной часа. Видимо, прийти к соглашению оказалось нелегко.
Секретарь суда:
— Господа присяжные заседатели, вы вынесли свой вердикт?
Старшина присяжных:
— Да.
Секретарь суда:
— Вы нашли подсудимого виновным или невиновным в жестоком убийстве Элизабет Луизы Ропер?
Старшина присяжных:
— Мы нашли его невиновным.
Секретарь суда:
— Это единогласное решение?
Старшина присяжных:
— Да.
Мистер де Филиппис:
— Я хочу попросить вас, Ваша Честь, чтобы Альфреда Ропера освободили из-под стражи.
Судья:
— Да, конечно. Господа присяжные заседатели! Вам доставили большое неудобство тем, что продержали в зале суда так долго. Я чрезвычайно обязан вам за то внимание, с каким вы подошли к этому делу. В признательность за ваш труд и затраченное время я подготовлю приказ о том, что в течение десяти лет никого из вас не могут привлекать к участию в других процессах в качестве присяжных.
16
Ропер может вернуться в Кембридж или, если захочет, на виллу «Девон». Когда два человека умирают при обстоятельствах, где нет свидетеля или другого подтверждения времени смерти, по закону считается, что младший прожил дольше. Поэтому Ропер унаследовал от жены дом на Наварино-роуд. Оставшись без работы, он попытался жить там и сдавать комнаты. Однако найти квартирантов не смог, и вскоре его стали донимать враждебно настроенные соседи.
Все знали, кто он. Большинство считали его виновным. Ему постоянно били окна. Однажды вечером, когда он находился в саду, кто-то выстрелил в него из пневматической винтовки. Дети дразнили его на улице,
В результате Ропер с сыном переехал в Кембридж. Муж его сестры, Томас Лиминг, проявил сострадание и предложил ему работу кладовщика. Там Ропер и оставался до своей смерти — пятнадцать лет спустя.
Эдварду в 1915 году было шестнадцать, и он завербовался в армию, не дождавшись призывного возраста. Смерть обходила его стороной практически до последних дней войны, но осенью 1918 года она все-таки настигла его в одном из боев при Аргонне. После этого Ропер оставил дом, который снимал, и переехал жить к сестре и ее мужу в Фэн-Диттон. Там он и скончался от болезни почек, через семь лет после гибели Эдварда.
Говорили, что за двадцать лет с момента смерти жены Ропер ни разу не поинтересовался судьбой ребенка, который носил его фамилию, но которого он отказался признать своим. Он знал, что девочка пропала и что в первые дни после обнаружения тела Лиззи ее пытались найти. Полиция подвергла Ропера допросу, который он назвал издевательским, так как и после переезда в Кембридж его еще долго не оставляли в покое.
Он никогда не упоминал, что знает о судьбе Эдит. Возможно, он на самом деле знал не больше остальных.
Эдит была здоровым и сильным для своих четырнадцати месяцев ребенком. Она умела не только ходить, но также сама поднималась и спускалась по лестнице. В соответствии с записями в медицинской карте у нее было пятнадцать зубов. Волосы светлые, глаза голубые. Никаких шрамов, но на скуле под левым глазом — довольно большая родинка. Рос — два фута три дюйма, вес — двадцать шесть фунтов девять унций.
Не сохранилось ни одной фотографии, но, возможно, их вообще не существовало. По описаниям она была пухлой, светловолосой, с круглым лицом, так что вряд ли имелось большое сходство с Альфредом Ропером, о котором говорил Джон Смарт. Флоренс Фишер в своих показаниях отмечала, что говорить девочка еще не умела, за исключением нескольких слов, таких как «мама», «Эдди» и «Фо», когда обращалась к Флоренс. 28 июля 1905 года, в день, когда она исчезла навсегда, на ней было синее фланелевое платье, фартук в бело-голубую полоску, красный бант в волосах. Флоренс Фишер последняя, кто видел Эдит. Вернее, последняя из оставшихся живых, насколько нам известно. А известно нам слишком мало.
Флоренс Фишер была последним связующим звеном. Именно Флоренс, как нам известно, накормила Эдит завтраком, когда девочка в обычное для себя время, около восьми, спустилась на кухню. На завтрак была каша, но без хлеба, если верить Флоренс. В начале века матери боялись давать маленьким детям молоко. Они знали, что молоко может быть заражено туберкулезом, также называемым чахоткой, но это быстро прошло. Тогда все пили какао, возможно его и дали Эдит.
Вряд ли она умела есть самостоятельно, ведь ей было всего год и два месяца. Но пить из чашки она, скорее всего, умела. Флоренс должна была покормить ее, умыть, сводить в туалет, который находился вне дома, или посадить на горшок. Именно Флоренс переодела ее в синее платье и полосатый фартук. И при этом у нее было полно обычной работы по дому. Бедная Флоренс!