Книга будущих командиров
Шрифт:
«Мессершмитты», когда их атаковали с высоты, обычно бросали своих бомбардировщиков, чтобы выйти из-под удара.
Ворожейкин приказал Карнаухову атаковать «свою» пару и сам с ведомым тоже пошёл в атаку. «Мессеры» нырнули вниз, оставили на несколько минут беззащитными тихоходных бомбардировщиков.
Прежде чем броситься на «юнкерсов», командир успел взглянуть вверх. Там в бешеной карусели, в потоках огненных трасс бились десять самолётов – два наших против восьми немецких.
Карнаухов с Лазаревым уже напали на «юнкерсов». Командирский ЯК тоже сближается с «юнкерсом». Аннин в это время летит чуть сзади и в стороне от ведущего, охраняет его от нападения «мессеров»; они ещё далеко.
«Уменьшаю газ.
Аннин совсем близко подошёл к ним.
– Атаковать пятёрку! – передаю ему.
– Понятно! – отвечает он.
Горит ещё один вражеский самолёт. Второй Ю-87, подбитый Анниным, шарахается, разгоняя свой же строй. Бомбардировщики разгромлены. На подходе их больше нет. Задача выполнена».
Тебе, читатель, встретилось незнакомое слово «лапотник». На войне, и в этом нет ничего странного, потому что там узнаёшь истинную цену жизни и всего, что её наполняет, люди очень любили шутку, весёлое озорство, меткое слово. Появлялась какая-нибудь новинка на вооружении, и вскоре ей давалось точное название – либо уважительное, либо иронически-уничтожающее. Реактивную установку М-13 прозвали «катюшей», реактивную установку М-30 – «старшиной фронта», за тяжёлые, огромной силы снаряды. Шестиствольный миномёт немцев окрестили «ишаком». Звук при выстреле мины напоминал вопль осла; вылетали одна за другой шесть мин, и получалось, что осёл ревёт долго. «Юнкерсы-87» назвали «лапотниками» тоже не случайно. Шасси у этих самолётов не убиралось, и над колёсами для уменьшения сопротивления воздуха были обтекатели, похожие на лапти.
Но вернёмся к нашим «ястребкам». Слово-то какое чистое – «ястребок»! Они защитили танки и пехоту. А сами? На правом фланге, где сражались Карнаухов и Лазарев, командир увидел два парашюта и поднимавшийся прямо вверх ЯК. Вокруг него летала тройка «мессершмиттов». А высоко над командирским самолётом всё ещё вилась карусель, начатая в самом начале боя. И там только один ЯК остался.
Командир вместе с ведомым бросились ему на выручку. Но тут их самих атаковали два «мессершмитта», и ещё два чуть погодя. Защищая друг друга, попытались уйти от врага. В это время самолёт Аннина прошила очередь.
– Больше не могу. Ранен. Самолёт подбит… – проговорил Аннин по радио.
– Дима, скорее иди домой, дружище! – услышал он в ответ. – Не можешь тянуть – садись.
Сколько заботы в этих словах командира и сколько горечи! Так может говорить со своим вдруг заболевшим сыном мама. «Дима, скорее иди домой». Аэродром далеко, а настоящий дом лётчика ещё дальше. Дойдёт ли он когда-нибудь до дома? Он уже ранен. И рядом четыре «мессершмитта». Но рядом и командир. Самое большое, что может сейчас сделать командир для своего друга, – связать боем всех четырёх врагов, не дать добить им и лётчика и самолёт.
Немцы увидели серебристый след капель бензина за ЯКом Аннина и вчетвером напали на командирскую машину.
Ты, читатель, помнишь, как говорил об асах конструктор Яковлев? Теперь его характеристику «наложи» на описание боя аса Арсения Васильевича Ворожейкина с немецким асом. Да, среди четырёх фашистских лётчиков оказался ас, и его самолёт был разрисован по прихоти хозяина. Вот как описывает этот бой Ворожейкин:
«Делаю глубокий вираж, зорко всматриваюсь в обложившие меня «мессершмитты».
Те словно не замечают меня. Что это значит?
Снова насторожённо делаю полный вираж, только в другую сторону. Один немец уходит вниз, под меня, другой, с какими-то разноцветными росписями на фюзеляже и с чёрным носом, – вверх, двое крутятся по сторонам.
Не оставалось сомнения – четвёрка опытных пиратов будет действовать согласованно и осторожно.
Подумав, решаю снизиться, чтобы ограничить врагу свободу манёвра по высотам. Правда, это потребует и от меня аккуратности в пилотировании. Но я ведь один, мне это сделать легче, чем четырём «мессершмиттам».
Судя по всему, черноносый истребитель – главная опасность. С него не спускать глаз.
Едва все эти соображения промелькнули в сознании, а рука уже убрала обороты мотора, машина вошла в глубокую спираль. Враг пока выжидает. И как только у самой земли я резко выхватил самолёт из спирали, два «мессершмитта» с разных направлений атаковали меня. Двумя бросками из стороны в сторону уклоняюсь от прицельного огня. Оба истребителя отходят в сторону и летят на параллельных курсах, демонстрируя подготовку к новому нападению. Зачем? Третий «мессершмитт», тоже не сумевший атаковать, на большой скорости проносится надо мной и выскакивает вперёд, подставляя хвост, как бы говоря: «На, стреляй!» Явная приманка…
Понимаю, почему пара так демонстративно летит по сторонам; тоже отвлекает, чтобы я не заметил, откуда готовится решительная атака.
Всё моё внимание приковано к четвёртому самолёту. Он сзади и выше меня, в лучах солнца, и по-прежнему выжидает. А что, если пойти на приманку и показать себя черноносому неопытным юнцом, а потом развернуться и заставить драться на вираже?
Гонюсь за приманкой. Черноносый камнем падает на меня. Из-за солнца я ошибся в определении расстояния, и немец на большой скорости сразу очутился так близко, что мой манёвр оказался бы явно непригодным для решительного нападения. Сейчас им можно воспользоваться только для выхода из-под удара.
Атакующий прицеливается. Большая скорость, развитая на пикировании, мешает ему взять на мушку мой ЯК. А что, если воспользоваться этим и продолжать разыгрывать «слабачка»? Враг будет введён в заблуждение, станет действовать менее осторожно. Тогда пусть сближается, важно не дать ему прицелиться. В критический момент он обязательно отвернёт и, имея большую скорость, проскочит мимо меня. На этом его и можно будет подловить. Атака должна быть короткой, огонь – навскидку.
«Мессеры» полностью предоставили меня во власть своего вожака, и, летя по прямой с повёрнутой назад головой, я впился глазами в черноносого истребителя. О пилотировании ничего не думаю. Всё внимание – на врага. Диск бешено вращающегося винта «мессера» блестит на солнце двумя горизонтальными линиями, похожими на шевелящиеся усы. Надвигаясь, они словно вынюхивают что-то… В эти секунды все движения противника лучше, пожалуй, чувствую, чем свои. Да иначе и нельзя: ведь стоит невпопад шелохнуть самолёт – и я пропал. Вот лётчик берёт меня в прицел, я уклоняюсь, создавая боковое скольжение. Это вводит врага в заблуждение, он думает, что я, погнавшись за проскочившим вперёд истребителем, ничего не вижу сзади.