Книга бытия
Шрифт:
— Вот видишь — нож победил! Но меня мутит при одной мысли, что Семен может меня поцеловать. Я никогда не стану его женой.
— Правильно, и не нужно! Лучше будь моей женой. И плюнем на всех неудачников. Через неделю он отошьется от тебя.
Она посмотрела на меня печально и насмешливо.
— Не знаю, что будет через неделю. Но сегодня он здесь. Он преследует нас от самого дома.
— Преследует? Я его не видел.
— Он умеет скрываться. Сейчас он вон за тем каштаном, у памятника Пушкину.
Я
— Не надо ссор!
— Я просто спрошу, зачем он нас преследует. И потом: он обещал не лезть в драку.
— Он обещал не начинать первым. Он тебя спровоцирует, а потом скажет, что защищался. Сядь, пожалуйста.
— Тогда давай подразним его.
И мы громко засмеялись. Однако насильственное наше веселье, вероятно, было не очень убедительным. Когда оркестранты, отыграв программу, стал взваливать на плечи трубы, Людмила засобиралась домой.
Только пройдя Екатерининскую и Дерибасовскую, уже за Университетом, я наконец разглядел Семена — довольно далеко от нас, на другой стороне улицы. Когда мы вышли на Новосельскую, он стал осторожно приближаться.
Мы стояли на ступеньках у двери Людмилы. Виноград, увивший стены, был не очень хорошим прикрытием. Людмила грустно сказала:
— Целый вечер гуляли — и ни разу не поцеловались. Я притянул ее и стал целовать, стараясь, чтобы Семену было видно, как мы обнимаемся.
Из дома вышла сестра и поинтересовалась, не случилось ли чего.
— Слежка Тени отравила нам все, — сказала повеселевшая Людмила. — Завтра я жду тебя, Сереж, в то же время.
Я направился к Семену. Он стоял и спокойно ждал меня.
— Подглядывал? — зло сказал я. — Благородное занятие для смелого человека!
Он молчал и следил за каждым моим движением. Он хорошо держал себя в руках.
— И завтра будешь шпионить? Слушай, а если нам понадобится в уборную — ей в одну, мне в другую, — за кем пойдешь?
Он все же не выдержал.
— Не зарывайся! — сказал он хмуро. — Я драки не начну — но не нужно меня подначивать.
— Перестань нас преследовать! — потребовал я. — Смотри, хуже будет!
— Хуже того, что есть, для меня уже не будет. Я вас нигде не оставлю. На это не рассчитывай.
Я слушал его и обдумывал план, сгоряча показавшийся разумным. Однако следовало еще поразмыслить — и, главное, мне было нужно согласие Людмилы. Я презрительно бросил:
— Подглядывай, если ни на что другое не способен, — и повернулся к Семену спиной.
Он стоял и молча смотрел мне вслед.
Мы гуляли каждый день — и только в толпе не чувствовали слежки. Стоило выйти на пустую улицу или аллею Приморского парка (теперь Людмила боялась ездить за город), как вдали показывалась мрачная фигура, и чем пустынней было вокруг, тем она была ближе.
Я нервничал, Людмила похудела и побледнела. Она почти не смеялась — даже улыбалась редко.
Вскоре я разработал программу действий. Как-то мы уселись в городском саду на Дерибасовской, в самом шумном местечке города, и я начал разговор.
— Больше это терпеть нельзя, — сказал я. — Семен берет нас измором. Необходим большой скандал!
— Хочешь пойти к его отцу? — догадалась Людмила. — Пустое дело, Сереж. Отец еще странней, чем Семен. Он только обрадуется. Еще прибавит: правильно, сын, добывай свое счастье, только буйство и хулиганство запрещаю. Он это скажет, не сомневаюсь!
— И тем укажет единственный выход. Семен в драку со мной не лезет — значит, начать надо мне. Вот и получится запрещенное буйство.
Людмила побледнела.
— Ты с ума сошел! Он же сильней тебя!
— Я знаю. И не собираюсь его побеждать. Я хочу вызвать такой скандал, чтобы Семен за километр обходил твой дом.
— Он выхватит нож, если дойдет до настоящей драки,
— Именно на это я и рассчитываю.
— Ты хочешь, чтобы он тебя зарезал?
— А вот это — нет! К тому же не так просто убить человека, который предупрежден и сопротивляется. Да и я не совсем уж слабак… Ну, поцарапает он меня — протестовать не буду. Главное, чтобы он выхватил нож, пошел на уголовщину — и разозлил своего отца.
— Ты рассчитываешь на счастливый случай, а в драках таких меньше, чем несчастных.
— Много ты знаешь о мужских драках! Максимум ваших женских ссор — выдрать сопернице клок волос.
— Ты меня оскорбляешь! И вообще: думаешь, мне безразлично, грозит тебе опасность или нет? Да я теперь спать не смогу. Я запрещаю тебе даже думать об этом! Если, конечно, я для тебя что-то значу и ты со мной посчитаешься…
Она изо всех сил удерживалась от слез: плакать на Дерибасовской — это все-таки слишком! Я потянул ее за руку.
— Пойдем. Я не сделаю ничего, если ты не захочешь. Но ты сама убедишься, что другого выхода нет.
Мы молча дошли до ее дома, молча расстались. Я даже не попытался ее поцеловать. Я был расстроен: мой план казался мне рискованным, но разумным. Семен, как обычно, следил за нами. Я прошел так близко от него, что чуть не задел плечом — он медленно посторонился.
Несколько дней я не ходил к Людмиле. Накопилось много неотложных дел, а главное — хотелось дать ей время подумать: я понимал, что мое предложение не из тех, какие убеждают сразу. Сам я увлекался все больше и больше. Я впал в многомерную фантастику: проигрывал в уме варианты драки и честно старался не зацикливаться на тех, которые предполагали мою победу (даже воображаемые, они требовали вмешательства счастливого случая). Распаляемый вымыслами, я старался держаться реальности.