Книга для таких, как я
Шрифт:
Удивительно еще и то, что «Каббала», невзирая на некоторую юношескую неуклюжесть, содержательную избыточность и бескомпромиссность порой кажется книгой, вышедшей из-под пера старика, предавшегося воспоминаниям: в ней присутствует особого рода отрешенность, с какой иногда обращаются к прошлому люди, прожившие очень счастливую жизнь; "Теофил Норт" же производит впечатление книги, написанной на редкость умелым, но все же очень молодым автором: этот роман обладает удивительной жизнерадостной легкостью — впечатление, которое невозможно произвести, положившись исключительно на писательское мастерство, здесь требуется особая, невесомая поступь духа.
Мне видится и другая связь между «Каббалой» и "Теофилом Нортом". «Каббала», первый роман Уайлдера, является своего рода ключом, с помощью которого волшебник по имени Торнтон открыл свою личную дверь в литературу. Потом были "Мост короля Людовика Святого" — самоотверженная попытка подвергнуть анализу волю судьбы (или волю Божью?), искренняя и лукавая одновременно; "Мартовские иды", в которых история убийства Цезаря становится блистательной вариацией на тему убийства бога (он должен умереть потому, что слишком хорош — иная порода, мешает убаюкивающему свинству повседневного бытия!); "День восьмой" — роман-гобелен, в котором ниточки-истории обычных человеческих жизней незаметно сплетаются в сокрушительную космогоническую панораму… Последний роман Торнтона Уайлдера "Теофил Норт", обрывающийся, вопреки всем законам повествования, не "на выдохе", а в самом начале нового «вдоха», тоже сродни ключу — ключу, которым писатель аккуратно закрыл за собой дверь перед тем, как уйти навсегда. Напоследок он продемонстрировал читателю, как обычный человек (любой, лишь бы была на то его добрая воля) может распорядиться своей единственной и неповторимой жизнью.
Этот мир — удивительное место; всякий человек — усталое и разочарованное, но все еще могущественное божество; каждый город — это "девять городов"; докучливые условности в любое мгновение могут стать всего лишь правилами игры, опасной, но увлекательной — так играйте же, играйте и наслаждайтесь!
Приглядываясь к жизни, мы любим мерить ее понятиями «добро» и «зло», но мир выигрывает только от энергии. В этом скрыт его закон, но мы живем недостаточно долго, чтобы ухватить больше, чем два звена в цепи. Вот почему я горюю о краткости бытия1.
1999 г.
Неправильный ответ карается смертью
В полдень в пятницу 20 июля 1714 года рухнул самый красивый мост в Перу и сбросил в пропасть пятерых путников, — с этой фразы начинается роман Торнтона Уайлдера "Мост короля Людовика Святого". Один из героев романа, францисканский монах брат Юнипер, чья страсть к познанию оказалась сильнее набожности, задает себе почти неизбежный в подобных случаях вопрос: Почему эти пятеро? Он полагает, будто решение задачи поможет ему понять некий божественный план, согласно которому устроена Вселенная. Ему кажется, что пробил час на земле доказать — с цифрами в руках доказать — ту веру, которая так ярко и волнующе жила в нем.
Далее мы знакомимся с жизнеописаниями пятерых людей, погибших на мосту. Лукавый автор рассказывает читателю куда больше, чем смог бы выведать его герой, самоотверженный маленький священник, алчущий запретных познаний. Читателю то и дело кажется, что уж он-то сейчас разгадает загадку, над которой тщетно бился брат Юнипер.
Ответ, разумеется, существует. Он прост, но невыразим, почти непереводим на язык слов. Руна Eihwaz, символизирующая не только физическую смерть, но и символическое умирание посвященного во время обряда инициации, и встречу со своими самыми глубокими и потаенными страхами, и умирание человеческих отношений, могла бы стать эпиграфом к роману и облегчить его дешифровку.
Итак, почему эти пятеро?
Брат Юнипер не был знаком с руническими традициями и переоценивал значение цифр и таблиц, а также возможности своего пытливого разума. Понятно, что он потерпел неудачу: надежда набрести на правильный ответ погибла под лавиной биографических подробностей в самом начале его расследования.
Пятерых путников, погибших на мосту Людовика Святого в пятницу 20 июля 1714 года, объединяло одно: прежняя жизнь для них уже закончилась, новая только-только обещала начаться. Физическая смерть стала всего лишь объемной иллюстрацией к смерти символической, сакральной, истинной, которая для каждого из этих людей была уже позади.
Это — не единственно верный ответ на вопрос брата Юнипера, это всего лишь МОЙ ответ. «Правильного» ответа, вроде тех, что имеются в конце всякого школьного учебника математики, автор вообще не дает. Каждый читатель волен найти свое собственное решение или вовсе отказаться от поисков. Неправильный ответ, очевидно, карается смертью — по крайней мере, маленький рыжий францисканец был сожжен на костре вместе с книгой, которую написал.
До последнего мгновения брат Юнипер пытался отыскать в своей жизни ту закономерность, которая ускользнула от него в пяти других жизнях. Не отыскал. Потому что взор его был устремлен то в небо, то в «дерзновенные» таблицы, где каждая душа оценивалась по десятибалльной шкале. А ответ мог прийти лишь (цитирую Антонена Арто) из той пустоты, в которую наше вечное невежество заставляет нас поместить корни истины.
2000 г.
Еще раз об Иуде
Предательство Иуды Искариота — один из самых эмоциональных (а потому постоянно требующих переосмысления) библейских сюжетов. Неудивительно, что литераторы обращались, обращаются и (к гадалке не ходи) будут обращаться к этой теме: одни — прельстившись отчетливостью и недвусмысленностью метафоры, другие — не избежав счастливого искушения в который раз по-своему пересказать древний миф.
Моя версия — не интеллектуальная игра, а порождение смертельной усталости и вечной занятости. Именно поэтому она имеет право на существование: увы, усталость и занятость — более традиционные условия человеческого бытия, нежели блаженная праздность, побуждающая к построению изящных спекуляций. Так вот, я полагаю, что на самом деле предательства Иуды никто не заметил.
Незадолго до известного исторического события все были очень заняты как это всегда случается накануне центрального мероприятия большого проекта. Иисус готовился к распятию и вознесению, апостолы томились тревожными, но возвышенными предчувствиями, власти Иерусалима тщились принять стратегически верное политическое решение, римские власти надували щеки и экспериментировали в области производства хороших мин при плохой игре. Иуда со своим предательством (чем бы оно ни было мотивировано) только мешал занятым людям заниматься делом. Ужас, да?
Очевидно (отнюдь не я первый это подметил), что с точки зрения здравого смысла предательство Иуды — поступок непрактичный, избыточный, никому не нужный и даже нелепый: Иисуса знал в лицо весь Иерусалим, и не требовалось быть Филиппом Марлоу, чтобы проследить за его перемещениями по городу. В чем, собственно, состояло «предательство»? В том, что Иуда осознал себя предателем, а потом позиционировался в качестве такового в глазах иерусалимской общественности?
Забавно думать, что Иуда наверняка отчаянно рефлексировал по поводу своего "чудовищного поступка" (потенциальная способность совершить предательство подразумевает сложную натуру). Можно лишь попытаться представить себе всю глубину и драматизм его внутренних монологов: безграничные способности человеческого существа к самооправданию вызывают у меня почти неподдельное восхищение и искреннее научное любопытство. Еще забавнее представить себе, что творилось в душе бедняги Иуды, когда он начал понимать, что его предательства никто не заметил (воображение услужливо подсказывает мне, что он краем уха услышал вопрос одного из стражников, обращенный к коллеге: "А что здесь делает этот странный парень?" — "Да кто его знает: крутится весь день под ногами…").